– Значит у вас здесь не скучно, – хмыкнул Вэ-эН и положил в рот крошечную ржаную булочку. Под хрустящей оболочкой лопнул шарик теплого вязкого сыра. – Как у сына с учебой? Поди, полно завалов?
Вопрос повис в воздухе. Сэм молча посмотрел в окно и толкнул Вэ-эН под столом. Там к стеклу приклеилось весьма любопытное ухо. Чье это ухо, разобрать сложно, его окружали мятые березовые листья на ветке, которая прорастала невесть откуда, видимо, прямо из стены с внешней стороны дома.
Вэ-эН и Сэм переглянулись. Сэм прокашлялся, встал и, подойдя поближе к окну, спросил громким голосом:
– Так что Вы там говорили про ремень?
Вэ-эН улыбнулся и произнес громко и отчетливо:
– Ремень я привез, попросил у Штрауса.
– У Штрауса? – хмыкнул Сэм. – Вы думаете, он подойдет?
– Подойдет, – кивнул Вэ-эН и добавил еще громче, – он очень добротный. Узкий и при этом тяжелый.
За окном раздался страшный грохот. И ухо, и проросшая ветка куда-то мгновенно исчезли, остался один зеленый листик, случайно прилипший к стеклу.
Сэм вернулся к столу.
– Я думаю, этим дело не кончится.
– Это точно, – фыркнул Вэ-эН, – судя по грохоту, двоек много.
– Да я уже со счета сбился под конец учебного года, – махнул рукой Сэм. – Кстати, сейчас кое-что покажу: последний блистательный завал.
И он умчался в соседнюю комнату. Вэ-эН услышал шебуршание, потом скрип дверцы и снова шебуршание. После стало тихо, и вдруг что-то оглушительно треснуло.
– Черт, – послышался сдавленный голос Сэма и снова треск.
"Похоже, оборвалась очередная полка" – подумал Вэ-эН и удобнее расположился в кресле.
Сэм появился в проеме двери, размахивая изрядно помятыми бумажками.
– Вот, полюбуйтесь, я распечатал его последний ответ по биологии.
Вэ-эН нерешительно взял листы и начал читать. Малыш, изощренно коверкая слова, расписывал происхождение животных видов:
"Виды, в общем-то, происходят в глыби истории, некоторые залегают очень глыбоко, некоторые помельче. Особенно глыбинно законшпирировался вид инфузорной обуви. Он и сейчас четко не обнаруживается — весьма мелковат и разглядывается только в мелкоскоп. Этот подозрительный вид распространился от Инфузорной Туфли. И самые распространенные — это сапоги инфузорные, они распространяют заразу, следом распространяются инфузорные кеды и вся остальная мелкота. Прекратить всепроникновение вида инфузорной обуви можно только ударной дозой апсирина.
Наиболее солидные виды мирно вышли из Белки. Она раньше, до Ледникового периода, была Улиткой, но в холодах обросла шерстью и обножилась. Шерсть спасла ее от проникновения инфузорной обуви, и она-то и образовала весьма определенные волосяные виды. Прямые потомки белок – это, безусловно, собаки. А дальние родственники — австралийские кенгуру. Они разрастались через сумчатого медведя. Как только подтаял Ледниковый период, некоторые особенно борзые белки полезли в воду. Ну, и доплавались до китов. В общем, ни ума, ни фантазии.
А вот пресмыкающиеся произошли какими-то отшибленными от общевидового развития. Извивались они от Лизоблюда Доисторического и доизвивались до неопределенного состояния. Совершенно размытый вид, судя по всему в связи с критическим таянием льдов.
А между Белкой и инфузорной обувью пролезли тараканиусы. Очень всепроникаемый вид. Но! В связи с присущей ему промежуточностью нами он полностью не обследовался".
Читая эту наглую отсебятину, Вэ-эН издавал невнятное беспомощное мычание, временами переходящее в веселое похрюкивание. Сэм принес второе. Загородившая полстола, запеченная в кляре огромная клешня океанского рака исходила запахом жаркого и лимона. Вэ-эН отрезал крупный ломоть и снова нырнул в трактат сына.
"Демонстративно обособились виды пейзажные. Зарождение их было покрыто подлогом и ночным мраком. От Дуба Первоначального отпочковался Свирепый Желудь и начал мимикрировать под среду. Кое-где усыхал до семян, кое-где произрастал в такие пейзажные виды как леса, поля и луга. Виды полей делятся на сельскохозяйственные и пейзажно-созерцательные. Основой всех сельскохозяйственных видов являются виды на урожай, которые берут свое начало от Картошки.
Люди же укоренились еще в Хромоногой Обезьяне. Она разбила очки, и ей пришлось, стоя на задней лапе, нащупывать зацепившуюся за верхнюю ветку оправу. Лапы ее разрослись, превратились в руки и ноги, и она стала ходячая — ну натуральный неандерталец. К нему-то и втерся в доверие Корманьолец. Только у Корманьольца кончился корм, он начал косить под Неандертальца. И тогда у них появились дети. Те, кого положили у костра, сразу запеклись до негроидов. На тех, кто был у входа, дуло из входа в пещеру, и они дощурились до монголоидов. Те, что был посередине, ни до чего не додумались и лежали себе белыми или рыжими, а вот некоторые прижались для согрева к горячей стене и раскраснелись до индейцев".