Их выстроили в один ряд под стеной. Напротив стоял сам хозяин - Гамид. За ним несколько турок-надсмотрщиков. "Погонят на работу", - подумал Звенигора, гадая, куда пошлют его.
Когда надсмотрщики Осман и Кемаль заперли двери подземелья и стали с разных концов строя, Гамид подошел ближе, оглядел невольников и сказал:
- За побег - смерть! За непослушание - плети! За лень - тоже плети! Поняли?
Строй молчал.
Гамид презрительно скривил толстое носатое лицо. Тяжелый взгляд скользнул по нахмуренным рабам.
- Вот ты и ты, - Гамид ткнул пальцем в сторону Яцька и Многогрешного, - выходи сюда. Станьте отдельно там под деревом.
Яцько и Многогрешный отошли в сторону.
- А ты, запорожская собака, тоже выйди, - обратился он к Звенигоре. К тебе у меня особый счет.
Позвякивая кандалами, Звенигора вышел вперед.
- Тот, кто только подумает о покушении на господина или надсмотрщика, умрет лютой смертью. Как этот казак... Но прежде чем умереть, долго будет пить горькую чашу... Осман, брось его вниз, в темницу.
Осман толкнул Звенигору ножнами сабли:
- Иди, гяур!
Звенигора оглянулся на товарищей, на Яцька, который испуганно, как зверек, жался к ореховому дереву, со страхом ожидая решения своей судьбы. Увидит ли он их когда-нибудь еще, своих товарищей по несчастью? Может, ему, Звенигоре, суждено в домашней темнице Гамила найти свою смерть?
Осман перевел его через двор и перед ним спустился по крутым ступеням в глубокое подземелье. Тяжелым ключом открыл окованные железом двери.
- Заходи! - и толкнул Звенигору в спину.
Звенигора очутился в узкой мрачной пещере. Тяжелый и спертый от нечистот воздух ударил в нос и перехватил дыхание. Пока Осман не закрыл дверей, успел заметить прикованного к стене человека. Трудно было определить его возраст: растрепанные седые патлы закрывали лицо. Должно быть, не один месяц, а может, и год провел этот несчастный здесь, куда не проникал ни луч света, ни человеческий голос, кроме голоса надсмотрщиков.
По спине Звенигоры поползли холодные мурашки: вот какую кару придумал для него Гамид!
Двери закрылись. Могильный мрак и могильная тишина окутали оторопевшего казака. С минуту царило молчание. Потом звякнули цепи, послышался тихий хрипловатый голос:
- Ты кто, друг? - Вопрос был задан по-турецки.
- Невольник.
- Болгарин? Иль, может, казак? Урус? - сразу спросил тот по-болгарски.
- Казак. Урус, - ответил Звенигора. Он обрадовался, что услышал болгарскую речь, которую хорошо знал и которая так напоминала его родную. А ты кто, добрый человек? За что тебя приковали в этой могиле?
- Подойди ближе, я хочу почувствовать, что рядом со мной есть живой человек... Я хочу слушать твой голос, человеческий голос... Ибо здесь я уже, наверно, лет пять... Ты не представляешь себе, как это страшно быть одиноким, не видеть солнца и неба над головой, не слышать щебета птиц, шума горных потоков, весеннюю песнь ветра... Дай мне твою руку. О, какая она сильная и горячая! Это рука воина, твердая и честная... Слава аллаху, что услышал мои мольбы и послал мне попутчика на моем тернистом пути. Мы поделим наше горе пополам, и оно покажется нам вдвое легче... Что это случилось, что Гамид вдруг решил посадить тебя ко мне?
Вопрос был неожиданным, и Звенигора не знал, что ответить.
- Может, он бросил тебя только на несколько дней, чтобы потом я еще с большей силой почувствовал одиночество? - размышлял узник. - Он способен придумать такое...
- Может, и так, - произнес Звенигора, вспомнив угрозы Гамида. - Думаю, что здесь я недолго задержусь...
- Но он ошибается, если думает меня этим сразить. Я уже ко всему привык. Ты вот спрашиваешь, кто я такой... Я странствующий дервиш29, меддах...30 По-вашему - кобзарь. За многие годы я обошел всю Османскую империю - от Евфрата до Дуная и от Крымских гор до могучей и славной реки Нил. Всюду мне были рады, так как я приносил людям песню и веселую шутку или рассказывал о древних героях либо про далекие страны, где мне посчастливилось побывать. Только вот попал в руки Гамида...
- За что же это он тебя так, ага?
- О, это давняя история. Я расскажу ее тебе... чтобы она не умерла вместе со мной... Да и на сердце будет легче, когда изолью кому-нибудь свое горе. Но сначала позавтракаем. Я слышу шаги надсмотрщика.
Кто-то отпирал замок. Через минуту мелькнул тусклый луч утреннего света, и надсмотрщик внес две небольшие лепешки и ведро воды. Молча поставил посреди подвала и вышел, что-то бормоча.
- Глухонемой, бедняга, - пояснил меддах, откусив черствую лепешку и запив ее водой. - Это единственный человек, кроме Гамида, которого я видел в течение этих лет. Друг друга мы не понимаем. Ну, а с Гамидом у нас были поначалу горячие споры... Теперь он давно не показывается.
- Так расскажи, ага, о нем и о себе, - напомнил Звенигора.
- Я не забыл, казак... Обязательно расскажу эту историю о том, что случилось со мной в болгарской Старой Планине. Воспоминания о тех событиях гнетут меня уже много-много лет... Присядь и слушай.
3
- Мы с Гамидом служили в одном конном полку, который стоял в средней Болгарии, - начал меддах. - Он был младшим командиром. В двадцать два года уже занимал должность казнадара31, которую получил благодаря своему дядьке, чаушу32 беглер-бея33. Хотя я был старшим, но случилось так, что мы с ним сошлись достаточно близко. Не подружились, нет. До этого не дошло, ибо, несмотря на молодость, Гамид был скрытный человек. Однако мы часто проводили время вместе за бутылкой ракии или за картами.
Насколько я знал, он не имел никаких доходов, как и я, жил скромно, тратя только то, что получить мог на службе. Мы завидовали тем, кто получал из дома большие суммы денег и жили как беи. К счастью, таких в полку было немного и они не очень растравляли наши сердца.
Жизнь наша текла спокойно и размеренно. Служба была не тяжелой и перемежалась гулянками в караван-сараях и ахчийницах34 да разными проделками, на которые, признаюсь, я был большой мастак.
Но мы были аскеры, то есть воины, и в один миг все изменилось. Трубы и барабаны призвали нас в поход. Снова подняли против нас оружие - в который раз - болгары. Восстание вспыхнуло в Старой Планине, диких и малодоступных горах, пересекающих всю страну с запада на восток. Туда и послали наш полк.