– Ну как? Такое бывает от духоты. Вдохни пару раз полной грудью, и все пройдет.
– Надеюсь.
Уни стало чуть лучше, но вечерний ветерок холодил застывшую на его лбу испарину. Он облокотился на хрупкие деревянные перила, закрыл глаза и впустил в себя дыхание уходящего дня.
Его компаньон, однако, по-прежнему оставался равнодушен к красотам окрестной природы. Помявшись немного для проформы и проводив взглядом покидающую балкончик парочку, Даг Вандей напряженно осведомился:
– Ты скоро уезжаешь, и я хотел бы узнать: ты решил что-нибудь по нашему делу?
– Дружище, помилуй, я и ознакомиться-то толком не успел, – вяло отреагировал Уни. Неделю назад Вандей наведался в архив и принес книгу, заявленную как «вся соль наших прошлых бесед и дискуссий».
– Я понимаю, у тебя поездка… Но мне почему-то казалось, что судьба родной земли всегда была для тебя на первом месте.
– Слушай, я ведь далек от политики. И знаешь почему? Потому что трезво оцениваю свои возможности. Чтобы на что-то влиять, нужны деньги, положение, связи… Что толку во всех этих рассуждениях? Да, можно написать очень толковые книги, и люди будут зачитываться ими – из-под полы… в качестве своего рода умственного развлечения. Но потом, спрятав рукопись в тайник, они будут все так же славить Солнцеподобного владыку, как славили раньше и как будут славить впредь. И не потому, что слабы или лицемерны. Это естественный порядок вещей – человеку хочется стабильности, порядка и гармонии.
– Назвать нынешние порядки в империи естественными – это то же самое, что признать образцом гармонии трапезу людоеда! – Вандей словно воспрянул духом, оседлав своего любимого конька соревновательной риторики. – Уни, ты хоть представляешь разницу между сутью громогласных державных рескриптов и тем, как реально живут люди? Ты, ни разу в жизни не покидавший пределы столицы, которая, словно пиявка, сосет кровь всей империи?
– Сосет, как пиявка, ну да. Обычное брюзжание провинциалов, ничего оригинального. Ты, Вандей, очень хороший, но при этом очень легковерный человек. Гордишься тем, что, в отличие от меня, похороненного заживо в архиве, объездил полстраны. Жил в крестьянских семьях, видел их быт и нелегкий труд от зари до зари. Я, конечно, не такой искушенный в жизни, но ведь книги на то и даны, чтобы донести до нас опыт прошедших поколений.
– И что ты там узнал, в своих книгах?
– Многое, очень многое. Но самое главное, пожалуй, я узнал, что аналоги всего происходящего ныне можно легко отыскать в прошлом. Зачем тратить время, страдать, терпеть лишения – и все ради того, чтобы прийти к тем же выводам, до которых уже дошли наши предки и так логично изложили все на бумаге? Зачем изобретать колесо, когда весь мир уже давно ездит на быстрых повозках?
– Я все же не понимаю, куда ты клонишь…
– А клоню я к тому, что ваша «борьба», как вы это называете, обращена против исконно присущих человеку пороков, которые суть неискоренимы. Да, многие живут плохо. Как это вы там пишете – у одного алмазов с гору Эрамео, а у десяти тысяч долговая яма до чертогов Мрака глубиной? Так вот, да не будет для тебя это убийственным откровением, но так было всегда. И везде. И будет. И любая борьба против этого, чем яростнее она, тем к еще большей нищете одних и богатству других приводит в конечном счете. Ты знаешь жизнь крестьян, а я прочел все исторические труды в нашем архиве. И потому знаю, о чем говорю.
– Прочел? Может быть… – голос Вандея приобрел угрожающий тон. – Но видно, в памяти у тебя отложилось не так уж много. Или напомнить тебе, как родилась империя?
– Империя родилась по тем же законам, что и все империи задолго до нее. Сначала есть много мелких царств, которые вечно грызутся друг с другом. Во взаимной борьбе они ослабляют себя и не воспринимают всерьез какого-нибудь соседа на периферии, который все это время копил силы и исходил слюной на их богатства. Этот сосед начинает потихоньку прибирать к рукам их земли, а когда мелкие цари наконец замечают угрозу, становится слишком поздно. В последней попытке спастись разрозненные ранее царства создают единый союз против поднявшего голову захватчика, – Уни театрально задрал вверх правый рукав своей нарядной палмы, – но былые раздоры и мелкий эгоизм владык оказываются сильнее очевидной опасности. Поражение, падение, плен – и вместе с этим рождение новой, уже единой державы на костях незадачливых побежденных.