– Даже не знаю, что тебе сказать. Я очень ценю твое отношение, Хардо, но есть вещи, которые не могу доверить даже тебе. – Переводчик снова глубоко вздохнул. – Понимаешь, я дал слово…
– Ага! – неумолимо кивнул охранник. – Не тяни. Самую суть.
– Ой… – демонстративно помедлил Уни, изображая муки совести. – Эта женщина, Натайниш Ворен. Или Найтия Ворен, как она сначала представилась, я так и не понял… В общем, я видел ее там, на горе.
– На какой горе? – вкрадчиво уточнил Хардо.
– Ну, когда за цветком… Неважно. В общем, я ее видел и даже разговаривал с ней. То есть не только разговаривал…
Если бы здесь вместо охранника был, скажем, Стифрано, то второй посол, несомненно, отпустил бы по этому поводу какую-нибудь шутку. Возможно, Уни втайне от себя ожидал именно такого результата. Однако на лице Хардо можно было прочитать только легкое раздражение.
– Да что говорить, она просто спасла меня! – продолжил Уни. – Когда я падал. Подхватила за руку. Сила нечеловеческая, понимаешь? И скорость. Вот. Да, и просила никому не рассказывать, что я ее видел. По крайне мере, я так это понял. Хотя…
– Это точно была она?
– А-ай! – зашипел Уни. – Вот в том-то и дело! Ты сейчас самую суть сказал.
– И жду того же от тебя.
– Хорошо. Там, на горе, она назвалась другим именем. Почти другим. Найтия Ворен. А тут – Натайниш Ворен. Хотя это ее так Онелия назвала.
Хардо деловито пригладил усы.
– Может, Натайниш – имя, а Ворен – должность?
– Может быть. Еще варианты?
– Сестра-близнец.
– Да, это первое, что мне пришло в голову. Только… это еще не все. – Уни поскреб щетину на небритом подбородке. – У тебя было когда-нибудь такое ощущение, что ты видишь хорошо знакомого человека, то есть глаза, рот, нос, волосы – все такое же. Но это не он?
Хардо пожал плечами:
– Была в театре Хонто одна пьеса…
– Что? Ты в театр ходишь?
– Был пару раз, по долгу службы. В пьесе той в одного парня вселился злой дух. Человек остался тем же, а нутро – совсем другое.
– Вот! Хардо, ты меня просто удивляешь! Очень точная аналогия.
– Ты веришь в духов?
– Я – нет. Но кто его знает, что здесь может произойти. Это была она – и не она.
– А прямо спросить нельзя?
– Нет, конечно! Она же просила… Если спрошу – все испорчу. Я это вот здесь чувствую! – Уни постучал себя кулачком в грудь.
После ухода Хардо он еще долго ворочался в кровати-лодке, продираясь через дебри различных объяснений случившегося, преимущественно – фантастических. «Надо будет Онелию разговорить. Не так, чтобы прямо в лоб, а чтобы она сама мне обо всем рассказала. Тогда и слово не нарушу, и информацию получу». Довольный своим хитрым планом, он наконец заснул.
Глава 2. Как взрастить гроздья гнева
Соргий Квандо, тихо мурлыкая, полностью предоставил свое тело в распоряжение двух кряжистых улиньских массажисток. Традиция отдавать дань такой приятной во всех отношениях процедуре перед обеденной сиестой полностью себя оправдывала.
К большому удивлению – как собственному, так и окружающих, – из вчерашнего беспутного гуляки получился весьма смекалистый продолжатель отцовского дела. Ну и пусть энель Квандо-старший делает основные деньги в столице! За считаные месяцы его сын на «малой родине» сумел доказать, что при минимальном творческом подходе оставшиеся в Вуравии мебельная мастерская и маслобойни способны приносить в четверть больший доход. Чего стоит одна только его покупка у денежного дома Хлааву земельных участков сотни разорившихся крестьян? Бедняги так и не смогли получить с них достойный урожай, чтобы расплатиться с долгами. Еще бы, земля-то – один песок, камни да глина. Знакомые отца крутили пальцем у виска, конечно. Только не понять им, что при таком бешеном строительстве, какое идет сейчас в процветающей Вуравии, стройматериалы ценятся на вес золота. Наскоро соорудив несколько карьеров и немного вложившись в правильные сплетни, Соргий уже через две недели продал теперь уже единый участок в три раза дороже. Отослав половину выручки отцу, он искренне прослезился, прочитав ответное, полное теплоты и гордости за сына письмо.
Ну, хватит на сегодня дел да лирики! Пришло время порадовать старину Турвия, что уже сорок лет верно служит поваром в их семейной городской усадьбе. Уехав в столицу в семилетнем возрасте, Соргий тем не менее прекрасно помнил этого мягкого, стеснительного человека, который волшебным образом у себя на кухне преображался в неподражаемого кудесника. Вот и сейчас перед глазами стоят яркие детские воспоминания: приятный вечер, дружеская компания не самых бедных людей Тампритэнсы, приглушенный свет, вибрация воздуха от струн кифары… Все пробуют речного волка в тонком соусе из оранского масла и жира рыбешек помельче, потом громкими пьяными криками требуют немедленно повара. Энель Турвий, ссутулившись, выходит в центр зала, глаза опущены, руки сложены на животе. Дородные, заносчивые вуравийские купцы, жестокие «дяди» преступных кланов, как по команде, встают и рукоплещут – дико, истово и самозабвенно. По щекам маленького Соргия текут слезы. Он бежит через весь зал и обнимает энеля Турвия за ноги. Каждый раз, когда гостям выносили главное блюдо, Соргий страшно волновался за повара, у которого всегда самый вкусный кусочек был припрятан для его маленького друга. Но главное – он просто любил этого человека, удивительным образом сочетавшего в себе высшее мастерство в деле и доброе, открытое сердце.