– Ты счастливчик, Берт.
– Да, – согласился тот с готовностью. – Но вы и не подозреваете, на что способны эти предатели. А все потому, что у меня не было связи с народом. Вы понимаете. Вы умный человек и немец. Мне кажется, я знаю вас по прежней жизни, да? Поэтому вы поймете, что идеология может дать повод для измены.
– Они предали тебя, твои товарищи?
– Хефте. А за что? Вы умный человек, вы понимаете, что, когда весь мир у вас в руках, когда будущее человечества зависит от тебя, нет цены, за которую можно предать свое дело.
– Он предал тебя за деньги. Эта история стара, как мир, Берт. – Нед налил немного воды из графина в бумажный стакан и поднес к губам парня. Тот жадно глотнул, закашлялся, снова глотнул. – И кому тебя продали? Наемникам. Правильно?
– Я знал, что вы умный человек. Да, наемникам. Мы были так близки к победе. К победе во всех отношениях: и в пропаганде, и в финансах... – Он снова закашлялся.
– Эти наемники осквернили твои идеалы, – сказал ему Нед, подбираясь наконец к тому вопросу, который хотел задать. – А чем их планы лучше твоих?
– Понятия не имею. Они набросились на меня в темноте. Они... – От возбуждения он, видимо, пошевелился слишком резко. Боль перекосила его лицо. Единственной незабинтованной рукой он показал на низ живота. – Они искромсали меня там. Как бычка.
– Не может быть!
– И за это я тоже должен благодарить Хефте. Он сделал это собственным ножом.
– Врачи говорят, что ты поправишься. У тебя будут дети, Берт. Ты веришь мне?
На лице парня появилось странное выражение. Он смотрел на Неда, все еще пытаясь сосредоточиться, но взгляд его блуждал где-то далеко.
– Дети поджаривали хлеб, – сказал он. – Они клали «мюнстер» на хлеб. Тоненькие кусочки. И «мюнстер» исчезал. Никто не знал, что «мюнстер» все еще там. Это был их секрет. Только дети знали его.
– Ты хочешь иметь детей?
– В моей жизни нет места детям. – На ресницах Берта заблестела вторая слеза. Она медленно скатилась по щеке. – Вы понимаете? Когда я отсюда выберусь, мне предстоит много работы... Моей работы. Вы немец?
– Я говорю по-немецки.
– Но с американским акцентом. – Берт прикрыл рукой пах, словно ожидая удара. – Похороните меня рядом с голубыми цветами. – Он скорчился. Боль от неосторожного движения заставила его застонать. Он потерял сознание.
Нед долго смотрел на него. Он потрогал горячий лоб Берта и пошел искать медсестру.
Пожалуй, игра посторонних еще более жестокая, чем игра своих.
В воскресенье вся Темза покрыта снующими лодками. К шести утра несколько ранних пташек, направлявшихся вверх по течению, подплыли к шлюзу у Темпла, ниже Хинли.
Они и нашли Шамуна.
Ночью его тело плыло вниз по реке среди островков и тростника. Оно зацепилось за верхний створ шлюза. Через шлюз ночью никто не проходил. Когда лодки прошли створ, около одной из них, восемнадцатифутовой моторки под названием «Унда Овадрафт», показалось бледно-голубое в синяках и ссадинах лицо Шамуна. Его увидела жена хозяина лодки. Ее крик остановил всех.
К дому шлюзового мастера в Темпле, где был телефон, можно было подъехать на машине только у близлежащей фермы. Поэтому Паркинс взял полицейский катер в Хинли. Он и Нед Френч стояли на корме длинной, с низкой осадкой лодки, прокладывавшей себе дорогу вниз по течению среди хлынувшего потока частных лодок. Шлюз в Темпле закрыли на время расследования, поэтому лодки все прибывали.
– Мы пропустили что-то интересное? – крикнул кто-то с одной из лодок.
– До черта, паршивый осел, – пробурчал тихо Паркинс, тогда как на лице у него застыла успокаивающая улыбка.
Нед молчал. Траурные стереотипы не приходили в голову. Он смотрел, как терпеливо ждали маленькие лодки и большие яхты, пока мимо шел полицейский катер. Полицейский констебль, стоявший на носу, посылал окружающим сдержанные проклятья.
– И вы зовете себя мореплавателями, – ухмыльнулся, глядя на них, Нед. – Только забиваете реки Англии своими посудинами.
– Мы нация мореплавателей, – сказал Паркинс, повернувшись к Френчу и слегка поморщившись. – Все в порядке, полковник?
– Великолепно, – ответил Нед. – Еще далеко?
– Уже совсем рядом, если только эти тупицы нас пропустят.
Нед сомневался, что все сохранится в полном порядке под охраной одного полицейского констебля. Он полагал, что Шамуна уже выловили из воды и положили в каком-то тихом уголке, накрыв простыней. Тогда процедура опознания была бы точно такой же, как когда-то во Вьетнаме: откинули покрывало, взглянул в мертвое лицо, кивнул, лицо снова закрыли. Вошел и вышел. Ударил и убежал.
Но здесь все было по-другому. Тело Шамуна все еще покачивалось на воде среди речного мусора, собирающегося за ночь у закрытого шлюза: это пена от моющих средств, желтоватая и неприятная на вид, апельсиновые корки, окурки, перья лебедей, использованные презервативы. И среди всего этого капитан Морис Шамун. Лицом вверх, широко открытые глаза смотрят на начальника. Утро прекрасного солнечного дня.
Нед свесился с борта, чтобы подсунуть руки под плечи Шамуна. Тело было ледяным, негнущимся, скользким. Огромная плотина поблизости издавала непрерывный шипящий гул.
– Помогите ему, – приказал Паркинс констеблю из Хинли, молодому и не слишком крепкому парню.
Полицейский ухватил тело Шамуна за ноги, и вместе с Недом они с трудом втащили его на катер. При этом Нед почти обнял тело и прижал его к груди, чтобы оно снова не упало в воду. Где-то рядом рвало от отвращения ребенка или женщину.
Они положили тело на деревянное дно катера. Вода, падающая с плотины, продолжала шуметь. Шамун смотрел прямо в глаза Неду. Соприкосновение было близким и ледяным, как нутро холодильника.
Нед почувствовал, что у него подгибаются колени. Он так тяжело плюхнулся на скамью у борта, что катер качнуло и он зачерпнул грязь из Темзы. По воде заскользил к ним любопытный лебедь, но потом шарахнулся в сторону и поплыл прочь.
– Да, – сказал Нед еле слышно Паркинсу. – Это капитан Шамун.