– Вот список тех, кто будет работать на приеме, – сказал он. – Не считая обычной прислуги, у нас будет двенадцать музыкантов, двадцать официантов, десять поваров, десять мойщиков посуды, шесть барменов... – Он остановился. – А кто их нанял? Кто их проверил?
– Фирма, занимающаяся обслуживанием приемов: посольство работает с ней много лет. «Ходгкинс и дочь».
– А кто проверил их всех? Смотри, у нас будет почти шестьдесят человек, в основном мужчины.
Шамун набрал номер телефона.
– Пусть Гарри Ортега нам все объяснит, – шепнул он. – Гарри? Шамун из канцелярии. «Ходгкинс и дочь» список своего персонала передает для проверки?
Нед снял трубку другого аппарата как раз в тот момент, когда Ортега сказал:
– Они все обычно работают с нами, Мо. Знакомые лица. Мы видим их десять или двадцать раз в году.
– Все шестьдесят?
– Время от времени, пожалуй.
– Это и есть процедура проверки?
– Более или менее.
Шамун повесил трубку, когда Ортега говорил: «Если у тебя есть возражения, ты, пожалуйста, не...»
Офицеры уставились друг на друга.
– Ну, не соскучишься, работая на дядю Сэма, – пошутил Нед. – А ведь это чуть не проскочило мимо нас.
– Проверь их, когда появятся. Кстати, это будет хороший экзамен для телевизионной системы наблюдения, соединенной с компьютерными файлами.
– Мо, послушай. Дай мне прокрутить сценарий.
– Свет. Камера.
– Как обычно выглядит приглашенный официант, повар и так далее? Кто он: филиппинец, турок, киприот, или... ты улавливаешь?
– Как и я.
– А араб-террорист?
– Как я, но не такой симпатичный.
– Понимаешь, о чем я толкую?
– Скажи, Нед, а как выглядит добродушный террорист из ИРА, милый дотошный убийца из «Красных бригад» или малец-сосед из «Роте Армес Факцьон»?
Оба умолкли. Нед молча повернулся в кресле. Шамун принялся перекладывать бумаги, наводя на столе порядок; он тоже молчал.
– О'кей, – заявил наконец Нед. – Больше никаких предчувствий. Я на этом просто зациклился.
– Прими пару таблеток аспирина и скажи мне, если появятся проблемы.
– «Ходгкинс и дочь» озвереют, но мы располагаем самым большим агентством по найму, где есть и музыканты, и повара, и бармены, и нейрохирурги, и... кого только нет. И называется оно, солдатик, «армия США».
– И?
– Вот кто предоставит шестьдесят человек для воскресного приема.
Шотландец, с которым часто разговаривал Паркинс по закрытому телефону, оказался таким же крупным, как и он сам.
Оба давно были на службе у ее величества. Один – в МИ-5, секретной службе, шпионившей на внутреннем фронте, хотя ее существование отрицалось, другой – в Спецотделе – подразделении полиции, действовавшем открыто. Эти службы так интенсивно обменивались информацией, так много сотрудников переходило из одной в другую, что даже средний англичанин, знающий о них, затруднился бы разделить сферы их деятельности.
Что касается взгляда изнутри, то есть с позиций Паркинса и того, кого он называл Джоком, разница между службами была совершенно очевидна и состояла главным образом в том, что Спецотделу приходилось отчитываться в расходовании части своих средств, тогда как МИ-5 была неподотчетна, поскольку вроде бы и не существовала.
Это относилось и к МИ-6, точно так же «несуществующей» и занимавшейся теми же проблемами, но за пределами Великобритании. С МИ-5 ее связывали отношения, подобные тем, что были между американскими ЦРУ и ФБР, с тем же отсутствием взаимной любви, обусловленным финансированием. Налогоплательщики выделяли на тайные операции определенную сумму долларов или фунтов, из-за которых и шла борьба.
В маленьком, отделанном деревянными панелями кабинете Джока окно имело форму арки и выходило на крохотный старый двор в Мэйфере. Сейчас здесь сидели два англичанина, похожие не на соперников, но на вполне дружелюбных коллег. Паркинс был офицером армии в центре подготовки в Каире во время суэцких событий в 1956 году, а Джок работал там же в посольстве. Впервые они встретились в Тегеране, когда западные страны по требованию нефтяных компаний пытались свергнуть режим Мосаддыка и посадить на «Павлиний трон» шаха. Оба тайно контролировали бюрократические структуры ЕЭС в Брюсселе и Страсбурге, оба руководили тайными операциями на Кипре, а чуть раньше – в Греции.
Они не питали друг к другу теплых чувств, подобных дружбе, и не поверяли один другому личных дел, не скрывая лишь того, что Паркинс холост, а у Джока несколько внуков. Но, долго общаясь, они, что называется, притерлись, за их плечами стоял общий опыт, подчас довольно суровый, но главное – они спокойно относились к возникающим то и дело проблемам, и это отличало их от более молодых, напичканных политикой коллег.
– ...какой-то смысл втянуть его в эту историю, – говорил Джок. – В конце концов запись телефонных разговоров Риордана показывает, что он четыре раза звонил Вимсу.
Паркинс что-то нацарапал в маленькой записной книжке.
– Мы этим займемся, Джок, не беспокойтесь. Меня тревожит то, что мы до конца не поняли, как во всем этом участвовал янки и каким образом это связано с посольством. Я думаю, что Френч по-прежнему темнит, но я уж постараюсь, чтоб он пожалел об этом, пусть только завершатся его воскресные проблемы.
– С янки всегда проблема, – ответил Джок задумчиво. Почти всегда у него были румяные щеки; сейчас веснушки, осыпавшие лицо, словно побледнели – настолько сильно он покраснел.
– В их колодах всегда по пятьдесят три карты. Разве мы не фиксируем, когда они появляются в английских компаниях, выискивая социалистов?
– Да ладно. – Паркинс сделал мягкий жест рукой. – Мы к этому сами часто прибегаем, Джок. Особенно тогда, когда при утверждении бюджета надо объяснить толпе парламентариев, на что мы расходуем деньги. То же и у янки. Если бы они регулярно не выковыривали красных из-под своих кроватей, только Бог знает, сколько народу им разрешили бы оставить.