Разговор их прервался, когда они подъехали к дому леди Биллингем, вылезли из кареты и влились в толпу гостей, поднимавшихся по лестнице.
Для Дарлстона вечер оказался удачным. Начал он его с пикета, играя с Джорджем по символической ставке.
Потом Джордж ушел, а Дарлстон направился к залу в поисках развлечений. Кто-то хлопнул его по плечу.
— Привет, Мандерс, — сказал он, узнав приятеля по Пиренейской кампании, — сыграем в пикет?
Его приятель отказался не задумываясь:
— Не с тобой, Дарлстон. Даже когда пьян, ты играешь в более высокой лиге, чем я. Тебе со мной неинтересно. Но я не возражаю бросить кости.
— Как хочешь, старина.
Мандерс улыбнулся:
— Еще бы пару человечков, чтобы оживить нашу игру, как думаешь? Здесь твой кузен Фробишер с приятелем. Может, пригласим?
Последним человеком на свете, с кем Дарлстон стал бы играть в кости, был его кузен Джек Фробишер, но он ответил вежливо:
— Как пожелаешь, старина!
Он кивнул Фробишеру и сказал:
— Добрый вечер, кузен. Мы с Мандерсом собираемся сыграть в кости. Не составишь ли нам компанию со своим другом?
Он внимательно посмотрел на приятеля Фробишера. Молодой человек кого-то смутно напоминал: прилизанные соломенные волосы, подбородок, который доброжелатель мог бы назвать слабым. Дарлстон покопался в памяти. Ну конечно, молодой Фолиот! Не обнаружив ни малейшего намека на то, что молодой человек в трауре, он осторожно спросил:
— Слышал, что вы недавно потеряли отца, но полагаю, это только слухи?
— Нет, милорд, правда. Но я не вижу смысла во всех формальностях траура, если всему свету известно, что мы не горюем.
Дарлстон прокрутил свою память назад. Он был лишь поверхностно знаком с Джоном Фолиотом, но тот помнился ему добрым человеком с хорошим чувством юмора. Он вспомнил, что последний раз видел старого Фолиота, когда тот катался с дочерью в Гайд-парке.
Все верно! Теперь он вспомнил все! Он танцевал с бойкой девочкой в «Олмаке», а потом разговаривал с ней в парке… И еще встретил ее на концерте. Рыжие волосы, серые мечтательные глаза. Тогда ему показалось, что недостатка в теплых чувствах между отцом и дочерью не было.
Тоном, который был лишь немного слабее, чем прямой укор, он сказал:
— Тогда, быть может, вы будете так добры передать мои соболезнования вашей сестре, мистер Фолиот? Уверен, она относилась к отцу с уважением и любовью. Теперь давайте играть. У меня с собой мой набор.
Фолиот покраснел от злости, но толчок локтем Фробишера привел его в чувство, и он сел за стол с тремя другими игроками. Дарлстон положил на стол кости, и игра началась.
Сначала везло Фробишеру. Кучка гиней медленно росла перед ним, к досаде его друга Фолиота, который все время ворчал. Наконец уставший от его непрекращающегося нытья Дарлстон лениво заметил:
— Кузен, своим успехом ты обижаешь своего друга, мистера Фолиота. Так настоящие друзья не поступают!
— Может, и не поступают, — последовал беспечный ответ. — Но игра потеряла для меня всякий интерес. Может быть, вы извините меня? — Фробишер встал, грациозно поклонился и ушел вместе с выигрышем.
За столом осталось три игрока, и госпожа Фортуна решила повернуться лицом к мистеру Фолиоту. Подбодренный такой благосклонностью и количеством принятого шампанского, он стал опрометчиво взвинчивать ставки.
— Ставки удваиваются, джентльмены! — заявил он в очередной раз.
Дарлстон невозмутимо кивнул, но Мандерс отрезал напрямик:
— Это слишком высоко, Фолиот. Не валяй дурака, всю ночь не может везти. Особенно если это тебе не по карману. Я выхожу. — Он встал. — Извини меня, Дарлстон. Позднее увидимся.
— Спасибо за игру, Мандерс, — улыбнувшись, дружелюбно ответил Дарлстон и, обратившись к мистеру Фолиоту, улыбнулся: — Значит, по пятьдесят за бросок?
Игра продолжилась, но госпожа Фортуна, по-видимому, была оскорблена поведением Фолиота и стала благоволить Дарлстону.
— Идем дальше, мистер Фолиот? — вежливо спросил он.
— Да! Черт побери! Удваиваю ставку! — пренебрежительно воскликнул самонадеянный юнец.
Но удача не сменила направления, и Фолиот вызывающе посмотрел на соперника. Дарлстон ответил спокойным взглядом. Не в его натуре было уклоняться от вызова, но и не по нраву было выигрывать деньги у пьяного молокососа, который определенно не мог позволить себе такого убытка. Неохотно, но он признался себе, что сам спровоцировал Фолиота. Кодекс чести подсказывал, что пора остановиться. Слова уже готовы были сорваться с его языка, когда Фолиот вдруг громко сказал: