— Скоро приедем, — успокаивал меня этот покладистый человек. — Ишшо минут двадцать ходу. Петрович наказывал, чтобы я вас прямо к нему на чай вез. Хороший человек… До нас хотел заглянуть в два отделения.
Ехали нешибко. Минут через пять послышался позади нас сигнал машины — длинный, требовательный. Мы прижались с трудом к кустарнику, и мимо прогремела санитарная машина, дребезжащий пикап.
— О, даже у вас, на чистом воздухе, люди болеют, — заметил я от скуки.
— Человек везде человек, — вздохнул Николай Второй, окинув меня правым оком.
В народе говорят: не всякий гром бьет, а и бьет, да не по нам. В тот день ударил по нам.
Еще только-только мы въехали на центральную усадьбу совхоза, как заметили в другом конце улицы, за правлением, толпы народа. Навстречу нам вышли Анатолий и наш директор.
— Петрович разбился! — сказал мой друг и больше ничего не смог пояснить.
Уже проходя сквозь толпу, я слышал обрывки негромких разговоров, из которых понял, что машину кинуло в дерево, когда он возвращался из дальнего отделения на центр.
Он лежал в доме. Мы лишь постояли у порога, не в силах утешить совершенно потерянную жену и маленькую девочку, поднывавшую в подол матери. Врачи не пустили нас в большую половину дома, где лежал на кровати Петрович. Медсестра обронила что-то о тяжелом состоянии, о том, что надо срочно делать пункцию, чтобы ослабить давление на мозг. Всем стало ясно, что с разбитой головой везти больного в город невозможно по такой дороге, но как в домашних условиях брать жидкость из спинномозгового канала? Решится ли врач?
Более двух часов он не приходил в сознание. Наш директор сделал нам знак, и мы спустились с крыльца. Народ так и не расходился. Ребятишки осторожно сновали сквозь толпу, мяли снежки, но бросаться не решались, разбивали их о дорогу. На завалинке дома сидел мальчик лет десяти. Он поочередно, то левым, то правым кулаком выдавливал слезы, и когда рука его опускалась, всем открывалось его узкое чистое лицо, целиком взятое у отца.
Когда проходили мимо людей, разговоры умолкали, и нам тяжело было поднять глаза. Лошадь, на которой приехали наш директор и Анатолий, стояла все еще не-распряженной. В клевере лежала целлофановая сумка с рыбой. Мы прибавили шагу и прошли мимо улова к машине.
— Кабы ишшо не кровь, — послышался голос Николая Второго. Он курил с мужиками, а сам сидел, отворив дверцу кабины и по привычке выкинув одну ногу наружу.
— В том-то и дело, — поддержал его пожилой человек. — Да на такой дороге убиться — раз плюнуть.
— Верно, верно!
— Жалко Петровича…
— А может, оклемается человек…
— Кабы ишшо не кровь, а раз кровь из ушей…
Николай увидел нас, торопливо дохватал сигарету и захлопнул дверцу.
Мотор почему-то заупрямился, и между завываниями стартера в машину долетели голоса доярок со скотного двора. Отъехать еще не успели, как послышался ропот толпы, он раскатился от крыльца широко и неожиданно громко.
— Стоп! — скомандовал наш директор. — Я сейчас!
Он выпрыгнул из машины и засеменил к крыльцу. Там мелькал халат медсестры, стрельнувшей к «скорой помощи» и обратно. Народ задвигался. Мальчишки засновали сквозь толпу. Скоро увидели — бежит наш директор. Улыбается.
— В сознанье пришел. Крови в спине нет! Врач говорит — должно обойтись! Ай, Петрович…
— Ну вот и ладно, — передохнул шофер и тронул с места, но оглянулся на хозяина: — А рыбу-то?
— А ну ее!.. Поехали.
Мальчишки засвистели вослед.
Снежный комок ударил по радиатору.
САШКИНА ЮДОЛЬ
Рассказ
Сашка Бадья недоумевал: откуда у людей деньги берутся? Он сидел на позеленевшем от старости крыльце казенного дома на две квартиры, смотрел вслед только что отъехавшим дачникам и перебирал в памяти: в позапрошлом году были на машине, в прошлом, уже другие, — тоже на машине, нынче третьи, с виду шантрапа какая-то — словечки отвешивали, что детишек Катька из кухни перевела спать в кладовку, — а тоже на машине. Ему, выросшему далеко от этого пригородного совхоза, мало пришлось видеть техники, но он знал, что и техника технике рознь. Он слышал в армии от городских всезнаек, что громадный автобус стоит каких-то тысячи две, а малюсенькая, клопистая машинка — все семь и больше. И покупают, дураки! Откуда только деньги берутся? Маленький, жилистый, он весь заходился пятнами по сухому лицу, когда ополчался на частников: пылят, мешают, задаются, звал их «несчастники», и никто не знал, что ворчит он не по злобе, а от страстной, неутоленной тяги к технике.