Иван Егорыч видел, как Дубинин и его сын сплелись языками. Это ему понравилось: авось из Петьки толк будет.
Знатоки шли по следу — от дороги, через поле по дуге и к дому. На доске завалины обнаружили четкий след. Дубинин измерил его. Записал: сорок второй размер. Обувь — валенок с резиновым накатом. В снегу около угла дома нашли брошенный или потерянный в темноте топор, которым крушили окошко.
— Тэ-эк! Это уже — кое-что! — потирал руки Петька.
Тщательно осмотрели осколки стекол. На одном, вывалившемся наружу, осталось бурое пятнышко.
— Лапу порезал, гад! — тотчас догадался Петька.
— Возможно, — согласно клюнул Дубинин в Петькино плечо лбом. — Даже точно — кровь!
Иван Егорыч после таких исследований не решился ни убирать осколки, ни застеклять окошко, он лишь занавесил его половиком и скучно слонялся с улицы в дом. Порой он слышал разговоры за дверью:
— Нет. Нынче не те времена, коллега, — не придешь и за шиворот без доказательства не возьмешь. Законность…
Прежде чем пойти по деревне в поиск, они пригласили соседку Александру и предложили ей подписать акт тоже.
В ближайших домах показывали топор, но никто из мужиков топора не признал и не указал, чей он. У каждого была в голове одна опаска: назовешь, чей, да ошибешься — греха не замолить. Опять же таких топоров по деревне… В правленье вызвали трех разгильдяев, из молодых. Допросили. Ребята держались спокойно. Вину отрицали убедительно. В обед перехватили одного летуна средних лет. В его трудовой книжке некуда ставить клейма уже в третий вкладыш. Петька подумал на него, но тот всю ночь проиграл в карты в избе пенсионера Краснова на виду у хозяев и дружков.
Следователь потоптался еще у магазина, наказал Петьке посматривать и послушивать, а в понедельник, сразу после выходного, обещал заехать.
Петька, преисполненный забот, вошел в магазин, встал у прилавка и проверял руки всех мужиков — искал порез, но безуспешно: руки трактористов были избиты железом да те и подносили Петьке чаще всего кулаки. Петька сердился, но продолжал проверку, пока Иван Егорыч не пришел в магазин и не окликнул:
— Кончай народ смешить, пойдем грузиться: машина пришла!
Из города Иван Егорыч вернулся в понедельник после полудня. Торговля была неважная: и с картошкой наехало много, и цена не та… В воскресенье, уже под самый вечер, пустил свой товар за бесценок, чтобы не оставаться на третий день. Деньги и считать не стал — рад, что закончил. Перед закрытием магазинов успел купить кое-что по хозяйству — и на вокзал.
Настроение дома и вовсе упало. Прямо от порога почуял нетопленную печку. Это который же день? Стены сырью взялись в прихожей. Заглянул на кухню — так и есть: окошко только занавешено, стекла не убраны, а жена, в платке и в полушубке, на теплую половину кивает: там сидят…
Иван Егорыч решительно отворил дверь в другую половину дома.
За столом сидел Дубинин, курил и толковал Петьке:
— …Поэтому далеко не каждая презумпция оправдывается в конце дела.
— Презумпция… — дико хмурясь, произнес Петька, стараясь не обращать внимания на отца. Он даже постучал ногтем по топорищу топора, лежавшего на столе, будто это и была как раз та самая презумпция.
— Доброго здоровья! — поздоровался Иван Егорыч.
Следователь повернулся на стуле, выпустил облако дыма и кивнул в ответ.
— Стекла-то, может, пора убрать? — скрывая сердитость, спросил Иван Егорыч. — Да и рамы остеклить пора бы.
— Можно убрать, конечно, — покладисто ответил Дубинин.
— А можно и подождать! — резко сказал Петька.
— Чего ждать? Не лето красное! — повысил голос Иван Егорыч. — Нашли вора-то? А? И трезубция ваша не помогла?
— Больно ты ловкий — «нашли»!
— В трезубцию мать!.. Пошли! А ну, пошли, говорю, за мной!
Он сграбастал со стола топор и шарахнулся наружу, оставляя все двери за собой нараспашку. На улице не остановился, лишь призамедлил шаг, чтобы успели догнать его. Дубинин почувствовал, что мужик что-то знает, и поспешил следом, но опасался, как бы истец не испортил дело. Правда, ни конца, ни даже ниточки этого дела не было видно.