16
Пока мы ехали, я рассказывала обо всём, что видно из окна. О Немане[3], больших храмах, зданиях, улицах, даже деревьях. Люди всхлипывали, Литва никогда не казалась такой прекрасной. Цветы изобиловали невероятными красками на фоне июньского пейзажа. А мы ехали сквозь него, и на вагоне нашем было написано: «Воры и проститутки».
Спустя два часа поезд стал замедляться.
— Мы подъезжаем к станции, — сказала я.
— Что написано на знаке? — спросил Лысый.
Я подождала, когда поезд подъедет ближе.
— «Вильнюс». Мы… в Вильнюсе, — тихо проговорила я.
Вильнюс. Столица. Мы учили в школе историю. Шестьсот лет назад великому князю Гедимину приснился сон. Он увидел железного волка, который стоял на высоком холме. Князь спросил у жреца об этом сне, и тот сказал Гедимину, что железный волк — знак большого, прекрасного и могущественного города.
— Лина, можно с тобой поговорить?
Последние из моих одноклассников уже уходили. Я подошла к столу учительницы.
— Лина, — начала она, сложив руки на столе, — оказывается, тебе больше нравится общаться, нежели учиться.
Учительница открыла папку, лежащую перед ней. Мой желудок подскочил к горлу. В папке оказались записки с картинками, которые я писала одноклассницам. Сверху лежал рисунок с грецким ню и портрет нашего красавца — учителя истории.
— Вот это я нашла среди мусора. И поговорила с твоими родителями.
У меня задрожали руки.
— Я перерисовывала фигуру из библиотечной книги…
Она подняла руку, словно велела замолчать.
— Ты не только любишь общаться — более того, ты художественно одарена. Твои портреты… — она немного помолчала, вертя в руках рисунок, — завораживают. В них заметна не по твоим годам глубокая эмоция.
— Спасибо, — выдохнула я.
— Мне кажется, твой талант нам дальше развивать не по силам. Зато в Вильнюсе есть летняя программа…
— В Вильнюсе?
Вильнюс находится в нескольких часах езды от Каунаса.
— Да, в Вильнюсе. В следующем году, когда тебе исполнится шестнадцать, ты сможешь испытать свои силы и попробовать туда поступить. Если у тебя получится, то ты будешь учиться с самыми одарёнными художниками Северной Европы. Тебя это интересует?
Я приложила неимоверное количество усилий, чтобы проглотить волнение и выдавить из себя:
— Да, госпожа Пранас, меня это интересует.
— Я бы хотела тебя рекомендовать. Заполни заявку и приложи к ней примеры твоих работ, — сказала учительница, передавая мне папку с записками и рисунками. — И мы как можно скорее отправим их в Вильнюс.
— Спасибо, госпожа Пранас! — поблагодарила я.
Учительница улыбнулась и откинулась на спинку стула.
— Мне и самой приятно, Лина. У тебя талант. Тебя ожидает большой успех.
Кто-то обнаружил расшатанную доску за вещами в задней стенке. Йонас подполз туда и отклонил её.
— Что видно?
— За деверьями какой-то мужчина, — сказал Йонас.
— Партизаны! — воскликнул Лысый. — Они пытаются нам помочь. Привлеки его внимание.
Йонас высунул из-за доски руку и попробовал помахать партизану.
— Он идёт сюда, — сказал Йонас. — Тихо!
— Они отцепляют вагоны с людьми, — заметил мужской голос. — Делят эшелон на два.
Мужчина побежал обратно в лес.
В отдалении раздались выстрелы.
— Куда везут мужчин? — спросила я.
— Может, в Сибирь, — предположила госпожа Римас. — А нас — куда-то ещё.
Мне больше нравилось думать о Сибири, раз уж папу везут туда.
Звякал и скрипел металл. Поезд разделяли. А после послышался другой звук.
— Слушайте, — сказала я. — Мужчины!
Звук становился всё громче и громче. Они пели — во весь голос. Андрюс присоединился, и мой братик, и седой мужчина. И, в конце концов, Лысый тоже — все пели наш гимн: «Литва, отчизна наша, ты — земля героев…»
Я заплакала.
17
Голоса мужчин из тех, других вагонов, звучали гордо и уверенно. Отцы, братья, сыновья, мужья. Куда они едут? А куда мы — женщины, дети, пожилые и искалеченные?
Я вытирала слёзы носовым платком и позволила другим им воспользоваться. Когда мне его вернули, я задумчиво посмотрела на него. В отличии от бумаги, носовой платок без вреда переходит из рук в руки. На нём я и буду рисовать для папы.
Пока я обдумывала свой план, женщины в вагоне всё время возились с младенцем, который, кажется, никак не мог поесть. Госпожа Римас уговаривала Ону не сдаваться и пробовать снова и снова: