— Они говорят, чтобы мы оставили вещи в машине, — сказала мама, сжимая пальто под мышкой.
— Хотелось бы мне знать, куда мы идём, прежде чем покидать этот грузовик, — твёрдо произнесла госпожа Арвидас.
Мама поговорила с охранниками, а после развернулась к нам и улыбнулась:
— Это баня.
Мы повыскакивали из машины. Мама сложила пальто в чемодан. Охранники разделили нас на две группы: мужчины отдельно, женщины — отдельно.
— Несите меня, парни, — велел Лысый Андрюсу и Йонасу. — Придётся вам меня мыть.
Йонас так и застыл на месте. Андрюсу, судя по всему, стало противно. Я улыбнулась, отчего Андрюс разозлился ещё больше. Сначала мыться шли мужчины. Охранники собрали их на крыльце и принялись что-то кричать им в лицо, толкать их. Йонас оглянулся на маму, словно спрашивая: чего они хотят?
— Раздевайся, милый, — перевела мама.
— Что, сейчас? Прям здесь? — спросил Йонас, глядя на женщин и девушек.
— А мы отвернёмся, не так ли, дамы? — сказала мама.
И мы все отвернулись от крыльца.
— Нашли чего стесняться, — сказал господин Сталас. — От нас одни скелеты и остались. А теперь снимите с меня штаны, парни. Ай! Осторожно, нога!
Я слышала, как господин Сталас жалуется, а Йонас извиняется. До меня донёсся стук пряжки ремня, когда тот упал на деревянное крыльцо. Интересно, это Андрюса?
Охранники по-прежнему кричали.
— Он говорит, чтобы одежду оставили здесь: её обработают от вшей, — перевела мама.
До нас донёсся какой-то странный запах: то ли от нашей группы, то ли из бани. Закричал Лысый — уже в помещении.
Мама оглянулась и сложила руки.
— Мой милый Йонас, — прошептала она.
26
Мы ждали.
— Что там происходит? — спросила я.
Мама лишь покачала головой. На крыльце стояли три энкавэдэшника. Один снова что-то закричал.
— Мы заходим по десять человек, — объяснила мама. — Нужно пойти и раздеться на крыльце.
В первой группе были мы, госпожа Арвидас, Ворчливая и её дочери. Мама помогла Оне взойти на крыльцо. Я расстегнула платье и стянула его через голову, расплела волосы, сняла обувь. Мама стояла в лифчике и трусах, помогая Оне. Охранники тоже находились на крыльце и всё время смотрели на нас. Я колебалась.
— Всё хорошо, солнышко, — говорила мама. — Представь, как приятно снова быть чистой.
Она заскулила.
Молодой белокурый охранник закурил и отвернулся к машине. Второй энкавэдэшник всё смотрел на женщин, ухмыляясь и покусывая нижнюю губу.
Я сняла трусики и лифчик и стояла на крыльце, прикрываясь руками. Рядом стояла госпожа Арвидас, и её роскошные груди невозможно было спрятать за худенькой рукой. Охранник с золотым зубом — наверное, главный — прошёлся крыльцом, останавливаясь рассмотреть каждую из женщин и окидывая всех взглядом с ног до головы. Остановился он и возле госпожи Арвидас. Но она и головы не подняла. Он вертел языком зубочистку и, вздёрнув брови вверх, словно насиловал её одним лишь взглядом.
Мне стало противно, и я фыркнула. Мама резко обернулась ко мне. Охранник схватил мои руки и опустил их вдоль тела. Присмотрелся ко мне и улыбнулся. Протянув руку, он схватил меня за грудь. Я почувствовала, как кожу царапают его грубые ногти.
Раньше я никогда не оказывалась голой перед мужчиной. От прикосновения его грубой руки мне стало плохо — я внутри почувствовала себя грязнее, чем снаружи. Я попыталась скрестить руки на груди. Мама что-то крикнула охраннику по-русски и потащила меня за спину Оны.
У Оны внутренняя сторона бёдер и ягодицы были покрыты сгустками засохшей крови. Охранник закричал на маму. В ответ она лишь сняла с себя остальную одежду и обняла меня. Так нас и погнали в баню.
27
Поодаль стоял охранник. Он опустил половник в ведро и бросил туда какого-то белого порошка. Из душа брызнула ледяная вода.
— Нужно быстро мыться, — сказала мама. — Мы не знаем, сколько времени нам дадут.
Она взяла маленький кусочек мыла и принялась тереть им мои волосы и лицо, не обращая ни малейшего внимания на собственное тело. Я смотрела, как бурые потоки грязи текут вниз по ногам в сточное отверстие. Как бы я хотела, чтобы и меня смыло туда, прочь от охранников и унижения.