— Мойся дальше, Линочка, и побыстрее, — сказала мама и занялась Оной.
Я стояла и дрожала под холодной водой, пытаясь отмыться как можно лучше, в надежде, что по ту сторону стены нас не будут ждать охранники.
Я мыла маме спину и пыталась отмыть ей волосы. Госпожа Арвидас стояла под потоком воды, грациозно подняв руки, и ни на что не обращала внимания, словно сейчас мылась у себя дома. Воду резко выключили.
С другой стороны стены мы нашли свою одежду. Я быстро натянула через голову платье и почувствовала, как что-то ударило меня в бедро. Камешек, что подарил Андрюс. Опустив руку в карман, я принялась искать пальцами его гладкий край.
Мама пальцами зачёсывала мне волосы. Я взглянула на её мокрое лицо. С белокурых локонов на её плечи капала вода.
— Я хочу домой, — дрожа, прошептала я. — Домой…
Она выпустила из рук одежду и притянула меня в свои объятия.
— Мы будем дома. Думай о папе, о нашем доме. Они должны жить в наших сердцах. — Мама отпустила меня и посмотрела мне в глаза. — Если так и будет, то мы вернёмся!
Мужчины уже сидели в первом грузовике. Другая группа женщин и детей, когда мы выходили, стояла голой на крыльце.
— Ну как, милый, так лучше? — спросила мама, улыбаясь Йонасу, когда мы залезли в первую машину.
Она проверила чемодан и своё пальто. Йонас выглядел намного лучше — и настроение у него сейчас было более бодрое. Как и Андрюс, собственно. Его мокрые волосы блестели, а цветом напоминали мне пряную корицу.
— Ну вот, теперь мы чистые покойники. Что дальше? — заметил Лысый.
— Покойников в баню бы не пустили, — ответил седой мужчина и взглянул на часы.
— Ничего себе! Оказывается, под теми слоями грязи скрывалась блондиночка! — сказал Андрюс и, протянув руку, взялся за прядь моих волос.
Отшатнувшись, я отвела взгляд. Мама обняла меня.
— Что такое, Лина? — спросил Йонас.
Я не ответила, лишь подумала об охраннике, что лапал меня, и о том, что мне следовало сделать — дать ему пощёчину, ударить ногою, закричать. Засунув руку в карман, я сжала подаренный Андрюсом камешек. Сжимала я его как можно сильнее, словно хотела разломать.
— Как думаете, после бани нас ждёт обед из четырёх блюд? — пошутила госпожа Римас.
— Иначе и быть не может. А также кусочек торта «чёрный лес» с рюмочкой коньяка — а то и двумя, — засмеялась госпожа Арвидас.
— А мне бы хорошего горячего кофе, — сказала мама.
— Крепкого, — добавил Лысый.
— Ух, я никогда и не думал, насколько приятно быть чистым! — воскликнул Йонас, глядя на свои руки.
Все заметно воспрянули духом, кроме Оны. Она и дальше напевала. Госпожа Римас, хоть как старалась, но не смогла её успокоить. Когда в машину села последняя группа женщин и детей, главный из энкавэдэшников увидел, что Она встаёт, садится, дергаёт себя за волосы, и закричал на неё. Молодой белокурый охранник оказался возле кузова.
— Оставьте её в покое, — сказала госпожа Римас. — У бедной большое горе.
Мама перевела её слова командиру. Она стояла и топала правой ногой. Командир подошёл и вытащил Ону из кузова. Она словно не владела собой — кричала, кинулась царапать его. Но она была намного слабее и меньше командира. Он бросил её на землю и зажмурился, мышцы его квадратной челюсти напряглись.
Мама решилась прыгнуть из машины за Оной. Но не успела. Командир достал пистолет и выстрелил Оне в голову.
Я тихо ахнула — и все тоже. Адрюс схватил Йонаса за голову и закрыл ему глаза. Кровь цвета густого красного вина разлилась под головой Оны. Её ноги выгнулись под неестественным, каким-то кривым углом. Одна нога была босой.
— Лина! — позвал Андрюс.
Я с удивлением взглянула на него.
— Не смотри! — сказал он.
Я открыла рот, но и звука не издала. Отвернулась. Молодой белокурый охранник смотрел на тело Оны не сводя глаз.
— Лина, смотри на меня! — просил Андрюс.
Мама опустилась на колени на краю кузова и смотрела на Ону. Я подошла и села возле брата.
Заурчал двигатель, машина тронулась. Мама села и закрыла лицо руками. Госпожа Грибас невесело цокнула языком и покачала головой.
Йонас склонил мою голову к своим коленям и гладил меня по волосам.
— Пожалуйста, ничего не говори охранникам. Не зли их, Лина! — шепотом просил он.
Тело Оны отдалялось и становилось всё меньше, меньше. Она лежала в грязи мёртвая, убитая энкавэдэшниками. А где-то в сотнях километров отсюда в траве разлагалось тело её дочери. Как её родные когда-нибудь узнают, что с ней случилось? Как кто-нибудь узнает, что случилось с нами? Я и дальше буду писать и рисовать при первой выпавшей возможности. Нарисую, как стрелял командир, как мама стояла на коленях, закрывая лицо руками, как тронулась наша машина и гравий из-под её колёс полетел на мёртвое тело Оны.