Карты я в школе видела, но они никогда не были мне так интересны, как эта. Я смотрела на Сибирь, поражённая её размерами. Где мы? И где папа? Я рассматривала её внимательно. Крецкий нетерпеливо постучал кулаком по столу.
Пока я рисовала, надо мной стояло несколько офицеров. Они листали свои бумаги и показывали что-то на карте. В их папках к документам были прикреплены и фотографии. Я смотрела на места, обозначенные на карте, чтобы запомнить их. Потом себе зарисую.
Большинство офицеров ушли, как только я закончила карту. Крецкий просматривал свои документы и пил кофе, пока я рисовала мужчину из фотографии. Закрыв глаза, я вдохнула. Кофе пах удивительно. В комнате было тепло, как дома на кухне. Когда я открыла глаза, на меня внимательно смотрел Крецкий.
Он поставил свою чашку на стол и наблюдал за тем, как я рисую. Я смотрела на лицо того мужчины: пусть оно оживает на моём листе. У него были ясные глаза и тёплая улыбка. А губы спокойные и расслабленные, а не сжатые, как у госпожи Грибас или Лысого. Я задавалась вопросом, кто он такой, не литовец ли часом. Пыталась сделать такой портрет, на какой бы смотрели его жена и дети. Где этот господин, почему он так важен? Чернило с ручки ложилось очень ровно. Мне бы такую ручку. Когда Крецкий отвернулся, я уронила перо себе на колени и наклонилась ниже над столом.
Для волос я нуждалась в какой-то текстуре. Окунув палец в чашку Крецкого, я взяла на подушечку немного кофейной гущи и капнула ею на тыльную сторону другой руки, а после растёрла. Затем крупинками аккуратно придала волосам коричневого цвета. Почти. Я наклонилась и немного провела по краю мизинцем. Получилось аккуратное округление. Отлично. Послышались шаги. Передо мной появились две сигареты. Я дёрнулась и оглянулась. За моей спиной стоял командир. Когда я его увидела, по моим рукам и затылку побежали мурашки. Придвинувшись к столу, я попыталась спрятать перо. Он поднял брови, блеснув из-под губы золотым зубом.
— Готово. — Я пододвинула к нему рисунок.
— Да, — кивнув, сказал он. И посмотрел на меня, двигая зубочисткой.
45
Я шагала между домами в темноте в тыловую часть лагеря, пробираясь к зданию НКВД. До меня доносились голоса из-за тонких стен. Крадучись, я быстро шла между деревьев, пряча в кармане ручку и сигареты. Остановилась за деревом. Барак энкавэдэшников в сравнении с нашими лачугами был просто как гостиница. Ярко горели керосиновые лампы. Компания энкавэдэшников сидела на крыльце, играя в карты и передавая по кругу фляжку.
Я спряталась в тени за зданием и услышала плачь и шёпот на литовском языке. Завернув за угол, я увидела сидящую на ящике госпожу Арвидас, она приглушённо рыдала, а её плечи дрожали. Перед ней на коленях стоял Андрюс, держа её за руки. Я подошла ближе, и он резко оглянулся.
— Чего тебе, Лина? — спросил Андрюс.
— Я… госпожа Арвидас, у вас всё хорошо?
Она отвернулась.
— Лина, оставь нас, — сказал Андрюс.
— Я могу чем-то помочь? — спросила я.
— Нет.
— Ничего не могу для вас сделать? — не отступала я.
— Да иди уже! — Андрюс поднялся и повернулся ко мне.
Я застыла на месте.
— Я пришла, чтобы дать тебе… — Я засунула руку в карман в поисках сигареты.
Госпожа Арвидас оглянулась на меня. Тушь с её глаз стекала на кровавую ссадину, что горела на щеке. Что они с ней сделали? Я почувствовала, как сигарета ломается в моих пальцах. Андрюс всё так же смотрел на меня.
— Извини, — я запнулась. — Извини меня, правда, мне очень жаль…
Я быстро развернулась и побежала прочь. Образы в моей голове истекали кровью, перетекали из одного в другой, искажённые от скорости: Улюшка скалит жёлтые зубы; Она лежит в грязи, и её мёртвый глаз открыт; охранник выдыхает дым в моё лицо через сжатые губы — Лина, прекрати — разбитое лицо папы, которое выглядывает из дыры; мёртвые тела над железной дорогой; командир протягивает руку к моей груди. ПРЕКРАТИ! Но ничего из этого не прекращалось.
Я бежала назад к нашей лачуге.
— Лина, что с тобой? — спросил Йонас.
— Ничего!
Я не находила себе места в доме. Я ненавидела этот лагерь. Почему мы здесь? Я ненавидела командира. Ненавидела Крецкого. Улюшка сетовала, топала ногами и требовала, чтобы я села.
— ДА ЗАТКНИСЬ ТЫ, ВЕДЬМА! — закричала я.
И принялась рыться в чемодане. Рука наткнулась на камешек от Андрюса. Схватив его, я хотела бросить его в Улюшку, но вместо этого сжала в попытке разломать. Сил на это не хватало. Поэтому, засунув камешек в карман, я схватила бумагу.