— Ты меня напугал, — сказала я. — Почему ты здесь стоишь?
— Слушаю.
— Но почему не зайдёшь? Здесь ведь та ещё холодина.
— В доме мне рады не будут. Ведь все такие голодные.
— Неправда! Мы были бы тебе очень рады. Сейчас как раз говорим про Рождество.
— Я знаю. Слышал. Меня мама просит ей эти истории вечером пересказывать.
— Правда? А я, если ещё раз услышу про клюквенный кисель, то с ума сойду! —улыбнулась я. — Поэтому и вышла за дровами.
— То есть ты хочешь украсть? — спросил Андрюс.
— Ну, наверное, да…
Он засмеялся и покачал головой:
— А тебе не страшно?
— Нет, — сказала я, — мне холодно. Хочешь прогуляться?
— Да нет, лучше я пойду в дом, — сказал он. — Спокойной ночи.
Прошло три дня — и госпожа Арвидас с Андрюсом присоединились к нам и принесли с собой бутылку водки. Когда они зашли, все замолчали. Госпожа Арвидас была в чулках. Волосы у неё были чистыми и накрученными. Андрюс опустил глаза и спрятал руки в карманы. Меня не беспокоило, что она одета в чистое и не голодная. Никто не хотел бы оказаться на её месте.
— Предлагаю тост, — сказала мама, поднимая бутылку к госпоже Арвидас. — За хороших друзей!
Госпожа Арвидас улыбнулась и кивнула. Мама немного отпила из бутылки и радостно сделала танцевальное движение. Мы все присоединились, выпивая по маленькому глотку и смакуя это мгновение. Андрюс прислонился к стене, смотрел на всех и улыбался.
В ту ночь я фантазировала, как бы папа присоединился к нам на празднике. Представляла, как он бредёт в снегу, что падает на Алтай, и приходит именно в Рождество с моим носовым платком в нагрудном кармане. «Папочка, скорее, — просила я его. — Пожалуйста, не задерживайся».
— Не волнуйся, Лина, папа скоро придёт, — сказала мама. — Он пошёл за сеном для праздничного стола[6].
Я стояла возле окна и смотрела на снег. Йонас помогал маме в столовой.
— Так у нас будет двенадцать блюд. Целый день есть будем! — Он причмокнул губами.
Мама разравнивала белую скатерть на столе.
— Можно я возле бабушки сяду? — просил Йонас.
Не успела я возразить и сказать, что тоже хочу сидеть возле бабушки, как на улице появился тёмный папин силуэт.
— Идёт! — закричала я.
Схватив пальто, я побежала вниз по парадной лестнице и вышла на середину улицы. Тёмная фигура вдалеке ставала всё выше и приближалась в сумерках, под снегопадом. Из соседней улицы доносились колокольчики из конной сбруи.
Голос я услышала ещё до того, как смогла рассмотреть лицо:
— И что это за мудрая девочка стоит посреди улицы, когда так снежит?
— Только та, чей отец опаздывает, — поддразнила его я.
Стало видно папино лицо, раскрасневшееся на морозе. Он нёс охапку сена.
— Я не опоздал, — сказал он и приобнял меня, — а пришёл как раз вовремя.
51
Наступил Сочельник, и я целый день рубала дрова. Вокруг ноздрей у меня намёрз лёд. Я отвлекалась от работы воспоминаниями о Рождестве дома. В этот вечер никто не глотал свой паёк в очереди. Мы любезно здоровались и шли по домам. Йонас снова стал на себя похож. Мы вымыли головы растопленным снегом, почистили ногти. Мама подколола волосы и подкрасила губы. Подрумянила мне щёки свеклой.
— Возможно, и не идеально, но в этих условиях лучше и быть не может, — сказала мама, поправляя одежду и волосы.
— Достань семейную фотографию, — попросил Йонас.
У других людей возникло такое же желание. В домике Лысого собралось множество семейных фотографий. Я видела портрет госпожи Римас с мужем. Господин Римас тоже был низеньким, под стать своей жене. На фотографии она смеялась. У неё было совсем другое лицо, сильное. Теперь же она словно сдулась, как воздушный шарик. Лысый был по-особенному тих.
Мы сидели на полу, словно за столом. Посреди лежала белая скатерть, а перед каждым были ёлочные веточки и сено.
Одно место пустовало. Перед ним горела сальная свеча. В Литве принято оставлять свободное место за столом для отсутствующих или покойных членов семьи. Вокруг того свободного места люди разложили фотографии родных и друзей. Туда я аккуратно пристроила и нашу фотографию.
Я достала заранее припасённую еду и поставила на стол. Кое-кто принёс маленькие запасы, кто-то картофель, кто-то что-то украл. Ворчливая выставила какое-то печенье, которое, скорее всего, купила в селе. Мама поблагодарила её и засуетилась.