«Привет, Лина. Ты уже добралась до страницы 278. Очень хорошо!»
Я тихо ахнула, потом сделала вид, что зачиталась. Посмотрела на почерк Андрюса, провела пальцем по продолговатым буквам своего имени. Может, он ещё что-то написал? Я понимала, что мне нужно читать дальше, но не могла дождаться, поэтому принялась аккуратно листать страницы в поисках надписей.
Трёхсотая страница: «Ты правда до страницы 300 дочитала или уже просто так листаешь?»
Я едва сдержала смех.
Триста двадцать вторая страница: «Ну и нудный же этот «Домби и сын». Вот согласись».
Триста шестьдесят четвёртая страница: «Я о тебе думаю».
Четыреста двенадцатая страница: «А ты обо мне думаешь?»
Я закрыла глаза.
Да, я о тебе думаю. С днём рождения, Андрюс.
77
Стояла середина декабря. Мы были в пасти зимы. Повторитель обморозил пальцы и нос. Их кончики сморщились и почернели, а кончик носа и вовсе взялся какими-то серыми грудками.
Мы кутались во всё тряпьё, которое попадалось нам под руку. Обматывали ноги выброшенными на берег рыбацкими сетями. В юрте все ругались и действовали друг другу на нервы.
Начали умирать маленькие дети. Мама понесла свой паёк голодному мальчику.
Но он уже был мёртв, его ручка так и лежала протянутой в ожидании куска хлеба. В лагере не было ни врача, ни медсестры, только один эстонец-ветеринар. Мы полагались на него. Он старался как мог, но условия были антисанитарные, а лекарства отсутствовали.
Иванов и энкавэдэшники в юрты и вовсе не заходили. Они кричали нам оставлять мёртвых за дверью.
— Вы грязные свиньи. Живёте в грязи — вот и умираете.
В лагере появились дизентерия, тиф и цинга. На открытых язвах кишели вши. Как-то вечером один из финнов, что рубил дрова, отошёл по нужде. Позже его нашла Янина: он висел на столбе. Повесился на рыбацкой сетке.
За дровами нужно было ходить всё дальше и дальше. Мы отошли на почти пять километров от лагеря. В конце дня ко мне подошла Янина и обняла меня.
— Ляля мне кое-что показала, — сказала она.
— Что же? — спросила я, запихивая в карманы веточки для печки и на кисточки.
Янина посмотрела по сторонам.
— Иди, покажу.
Она взяла меня за руку и повела по снегу. Показала на что-то рукавицей.
— Что там? — спросила я, присматриваясь к снегу.
— Тихо… — Она потащила меня ближе и показала.
И я увидела. На снегу лежала большая сова. Её белые перья так сливались со снегом, что я не сразу её заметила. Тело у неё было длиной сантиметров с шестьдесят. У большой хищницы оказались маленькие коричневые крапинки на голове и туловище.
— Она спит? — спросила Янина.
— Мне кажется, она мертва, — ответила я.
Я достала из кармана палочку и потормошила её за крыло. Сова не пошевелилась.
— Да, мертва.
— Как думаешь, её можно съесть? — спросила Янина.
Поначалу я была в шоке. А затем представила её пухлую тушку, которая жарится над нашей бочкой, словно цыплёнок. Я снова потормошила сову, после чего взяла её за крыло и потащила. Тяжёлая, но по снегу скользит.
— Нет! Волочить нельзя. Энкавэдэшники увидят и заберут, — сказала Янина. — Спрячь под одежду.
— Янина, сова ведь огромная. Она туда не поместится.
От мысли о мёртвой сове под пальто меня передёрнуло.
— Но я хочу есть, — заплакала Янина. — Пожалуйста. Я тебя впереди буду заслонять. Никто не увидит.
Я тоже хотела есть. И мама. И Йонас. Я склонилась над совой и попыталась прижать её крылья к туловищу. Они оказались твёрдыми. Морда у неё была острая, угрожающая. Я не представляла, как смогу прижать её к своему телу. Я взглянула на Янину, и девочка, выпучив глаза, кивнула.
Я осмотрелась.
— Расстегни мне пальто.
Её маленькие ручки принялись за дело.
Я подняла мёртвую хищницу и приложила к своей груди. По моему телу прокатилась дрожь отвращения и страха.
— А теперь быстренько застегни.
Пальто не застёгивалось. Очень уж большой оказалась сова. Борты на мне едва сходились.
— Переверни, чтобы морда не торчала, — сказала Янина. — Всё равно она такого же цвета, как и снег. Идём, скорее.
Скорее? Как я пройду пять километров, беременная мёртвой совой, так, чтобы не заметили энкавэдэшники?
— Янина, не спеши. Я так быстро не могу. Она очень большая. — Изогнутый клюв колол меня в грудь. Мёртвая сова была жуткой. Но мне так хотелось есть!
Другие депортированные с удивлением взглянули на меня.
— У нас мамы болеют. Им нужно есть. Поможете нам? — объяснила Янина.