— Так ему и надо. Может, он заболеет, и никто не захочет ему помогать. Прочувствует, каково оно. Мог бы нам и доктора привезти!
— Лина, подумай, что сказал бы твой папа: чужой плохой поступок не дает нам права делать зло. И ты это понимаешь.
Я подумала о папе. Мама была права. Он бы примерно так и сказал.
В юрту зашёл Йонас.
— Как она? — спросил он.
Я приложила руку к маминому лбу.
— Лихорадка всё так же сильна.
— Мой хороший, — сказала мама Йонасу. — Мне так холодно! А тебе?
Йонас снял пальто и дал мне, затем лёг возле мамы и обнял её.
— А теперь набрось сверху пальто. И достань ту шкурку, что Улюшка дала, — попросил Йонас.
— Улюшка… — нежно повторила мама.
— Я тебя согрею, мамочка, — сказал Йонас и поцеловал её в щёку.
— Мне уже лучше, — произнесла она.
79
Я учила русские слова: «доктор», «лекарства», «мать», «пожалуйста». Внутри у меня всё подпрыгивало и падало вниз. Я сжимала камешек. Мне слышались слова Андрюса: «Не давай им ничего, Лина, даже своего страха».
Не только мама нуждалась в помощи. Заболел и мужчина с часами. И мама Янины. Если бы я только могла раздобыть лекарства. Мне была отвратительна сама лишь мысль о том, чтобы что-то просить у энкавэдэшников. Ведь они убили папу. И я ненавидела их за это, однако не могла позволить им уничтожить и мою маму.
Я увидела Крецкого возле барака НКВД — он стоял вместе с Ивановым. Я принялась ждать, так как хотела поговорить с ним с глазу на глаз. Но время шло, а они никак не расходились. Чтобы получить паёк, мне нужно было идти работать, поэтому я пошла к ним по снегу.
— О, а вон и малая свинья идёт, — сказал Иванов.
— Моя мама больна, — начала я.
— Что, правда? — наигранно забеспокоился он. — Кажется, я знаю, что может ей помочь.
Я взглянула на него.
— Солнце, свежие фрукты, много овощей…
Он засмеялся от собственной плоской шутки.
— Нам нужен доктор. Нам нужны лекарства, — сказала я, дрожа от холода.
— А ещё что? Баня? Школа? Так стройте. Давай!
Я перевела взгляд на Крецкого.
— Пожалуйста, помогите. Нам нужен доктор. Нам нужны лекарства. Моя мама болеет.
— Доктора нет, — сказал Крецкий.
— Лекарства, — настаивала я. — Нам нужны лекарства.
— Ты что, ещё двадцать лет захотела?! — закричал Иванов. — Такое я дать могу. И никакого хлеба сегодня, ты, свинья неблагодарная. Иди работай. Давай!
У меня не получилось. Не получилось достать ни доктора, ни лекарства. Вместо этого я лишилась своего пайка и унизилась. Я пошла прочь вдоль барака. Я уже забыла, каково это — чувствовать лицом солнечные лучи. Когда я закрывала глаза, то могла видеть литовское солнце и волосы Андрюса. А вот над морем Лаптевых солнце мне не представлялось. Даже если мы и перезимуем, будут ли у нас силы на строительство? Какая там баня, школа… А учителем кто будет?
Я не могу потерять маму. Я буду бороться. И добьюсь этого любой ценой. Она дрожала, то засыпала, то просыпалась. Мы с Йонасом примостились с обеих сторон от мамы в попытке согреть и закрыть от сквозняка. Госпожа Римас нагревала кирпичи и подкладывала ей под ноги, а Янина вылавливала у неё из ресниц вшей.
Лысый наклонился и положил маме в руку свой паёк.
— Ну же, дамочка. Ты заслуживаешь лучшего. У тебя ведь дети, ты о них заботиться должна, ради Бога, — сказал он.
Шли часы. Мама стучала зубами. Губы у неё посинели.
— Й-йонас, держи. — Она дала ему папино обручальное кольцо. — В нём — любовь. А важнее неё ничего и быть не может.
Мама дрожала всё сильнее, дышала со всхлипами.
— Ну пожалуйста, — умоляла она, глядя на нас, — Костас…
Мы лежали по обе стороны от неё и обнимали её обессиленное тело.
Йонас быстро дышал и искал перепуганными глазами мои глаза.
— Нет, — шептал он. — Пожалуйста, не надо.
80
Пятое января. Йонас сидел с мамой в безлюдную утреннюю пору, качал её, как она когда-то нас. Госпожа Римас пыталась накормить её и растирала ей руки и ноги. Мама не могла ни есть, ни разговаривать. Я грела кирпичи и носила их то к печке, то от печки. Сидела рядом, растирала ей руки, рассказывала разные истории о нашем доме. Подробно описывала каждую комнату, даже узор ложек в кухонной тумбочке.
— В печи печётся хлеб, в кухне душно, и ты отворяешь окошко над раковиной, чтобы впустить свежий воздух. Тебе слышно, как на улице играют дети, — рассказывала я.