Снаружи человек со светящимися жезлами уже делал знаки: выруливайте. Минуту спустя ангар и астероид со станцией остались далеко позади, и вокруг корабля снова расстилалась чёрная бесконечность космического пространства.
На этот раз после прыжка через гиперпространство Осока с ходу включила двигатели и безо всяких коррекций разгоняла пепелац почти полчаса. Затем протянула руку к более светлой на фоне стены панели слева от себя, повернула переключатель. Один за другим загорелись в два ряда синие индикаторы, в секторах центральной шкалы вспыхнули жёлтые точки. Вращая два верньера – ну, ни дать ни взять рукоятки радиостанции «Север» времён Великой Отечественной – девушка вывела эти точки на середину каждого сектора. Корабль чуть вздрогнул, свет в кабине мигнул и снова загорелся ровно.
– Всё, – сказала она. – Остаётся долго и нудно лететь к следующей цели. Ближе выходить не стала, мало ли кто обнаружит эхо прыжка.
– А что, есть кто-то, с кем нам лучше не пересекаться?
– Есть. Потом расскажу. У тебя усталый вид, нужно отдохнуть.
– Да какое отдохнуть, не устал я! Мне ещё надо о многом тебя расспросить…
– Расспросишь, – мягко сказала Осока. Я не понял, когда это произошло, но мы уже стояли между креслами, и её пальцы держали мои руки. Она пристально смотрела на меня своими яркими глазами и продолжала нараспев: – Обо всём расспросишь. А я тебе буду рассказывать. Завтра, всё завтра. А сейчас отдохни. Вот лежанки. С какой стороны? Сюда? Хорошо. Ложись и спи, спи…
Вяло подумав, что это, должно быть, какой-то особый гипноз Осокиного народа, я улёгся на кушетку у правого борта. Глаза слипались. Я даже не поблагодарил, когда девушка сдвинула вверх по стене толстую спинку скамьи, освобождая больше места, ловко сдёрнула с меня ботинки и подложила под голову продолговатый валик. И провалился в крепкий, бархатно-чёрный сон без сновидений.
3
– Алекс, Алекс, просыпайся! – меня легонько, почти ласково, потеребили за плечо.
– Мам, ну, поспать не даёшь… – сонно пробормотал я. Открыл глаза и встретился взглядом с серо-голубыми глазами девушки с чудным именем Осока. Сейчас на лице её не было никаких полос или рисунков, и оно даже в обрамлении полосатой кожистой «короны» стало казаться каким-то более обычным, что, впрочем, ничуть не убавило Осоке привлекательности. Вместо вчерашней уличной одежды на ней была полотняная рубаха простейшего покроя «мешок с вырезом», чуть-чуть не доходящая до колен. Ноги обуты в подобие невысоких валенок, не из войлока, а из какого-то более мягкого однородного материала.
– Проснись, по нашему времени утро, – она отошла к пульту, взяла свой сундучок, вынула баночку с кремовой краской, кисть.
– Без узоров ты не менее красива, – небрежно заметил я.
– Да? – она отложила кисть. – Хорошо, не буду. Но смотри, никому не скажи, что видел меня без них.
– Считается неприличным?
– Хи-хи, считается, эта окраска у нас от природы. Люди, во всяком разе, в этом уверены.
– Не шутишь?
– Нисколько. Дело в том, что многие наши наносят этот узор навсегда, под кожу, и он не смывается.
– Разве здешние женщины моего вида не пользуются косметикой? Да нет, пользуются, я вчера сам видел в кантине! И татуаж наверняка известен.
– Что я могу тебе сказать, человек, – взгляд Осоки был полон иронии. – Я тогрута, загадочный хуман непонятной природы.
– Не нужно говорить так, хотя бы и в шутку.
– В каждой шутке зерно правды. В нашей Галактике хенофобы на каждом шагу. С некоторыми невозможно иметь дело, смотрят, как на животное. Рада, что ты не такой.
– Надеюсь, что нет. Честно говоря, некоторые инопланетяне вчера мне совсем не понравились. Долго нам ещё лететь?
– За пару часов поручусь. Возможно, побольше. Проходим астероидное поле. Видишь коричневый кружок? Планета Сокорро, вокруг неё крутится станция, которая нам нужна. Давай-ка поедим концентратов, и можешь донимать меня расспросами, – она улыбнулась.
По поводу вкусовых качеств корабельных сухих пайков Осока не обманула. Пахли они приятно, и только. По консистенции брикеты концентрата напоминали узбекские прессованные сухофрукты, как я, в общем-то, и ожидал – фантасты считают, что такими они и должны быть, чтобы зубы не повыпадали от долгого отсутствия натуральной пищи. Жевать и беседовать одновременно не получалось никак. «Мясное» блюдо по размеру точь-в-точь повторяло знакомые мне бульонные кубики, «гарнир» был как два таких кубика, сложенные длинной стороной. Его вкус воскресил в моей памяти аббревиатуру ПГК – пшённо-гороховый концентрат. Примерно таким он стал бы, наверное, если его сварить, а потом спрессовать в брикет. Запить вязкие брикеты Осока предложила «кофе», на деле больше похожим на ячменный эрзац.