У меня в голове все горит от воспоминаний.
― Роберто скрывался. Он знал, что зашел слишком далеко. Знал, что у него проблемы. Когда я добрался до него, он был пьян, воинственно настроен и искал драки.
― И ты ее устроил.
― Мы начали спорить. Он выхватил пистолет, я потянулся за ним, и во время драки он выстрелил. Он был мертв еще до того, как я успел вызвать скорую.
Лео присвистывает.
― И ты скрывал от Валентины. Все это время. ― Он качает головой. ― Глупый поступок, мой друг. Она решит, что ты ей не доверяешь.
Я чувствую, как у меня перехватывает горло.
― Я знаю, ― выдыхаю я. ― Но она ошибается.
Я доверяю Валентине, всегда доверял. Я не доверял нам. Я не верил, что наши отношения выдержат то, что я сделал.
И сюрприз, сюрприз. Не выдержали. Поговорим о свершившихся пророчествах.
Лео долго смотрит на меня. Я знаю, он думает, что я сам виноват в этой ситуации, но он достаточно добр, чтобы не указывать на это.
― Мне жаль, Данте, ― говорит он наконец. ― Я знаю, что ты любишь ее. Но если честно? Я не знаю, как ты выберешься из этого.
Я тоже не знаю. Отчаяние захлестывает меня, и я опускаю голову на руки.
― Как она узнала? ― спрашивает он.
― Я не знаю, ― говорю я беззвучно. ― Антонио знал, но он был единственным. Может, он рассказал Лучии? ― Одна мысль об этом вызывает во мне новую волну вины. Лучия ― одна из самых близких подруг Валентины. Если она узнала об этом именно так, то неудивительно, что для нее это похоже на предательство.
Я был таким дураком.
― Думаешь, Лучия ей рассказала? ― голос Лео звучит скептически.
― Кто еще это мог быть?
― Я не знаю, это ты мне скажи. Кто еще знал? Ты звонил в скорую? Может быть они?
― Нет. Я все скрыл. Два карабинера расследовали дело, и я откупился от них. Пьетро Казали, который вышел на пенсию шесть лет назад, и Бруно Тревизани.
Сильвио проходит мимо моего кабинета. Когда он слышит, что я говорю о Бруно Тревизани, его голова резко поднимается.
― Я должен был остановить его? ― обеспокоенно спрашивает он. ― Он сказал, что ему нужно срочно поговорить с тобой, и он есть в списке своих, поэтому я его впустил.
― Ты впустил его в дом Данте? ― рявкает Лео. ― О чем он хотел поговорить?
― Он сказал, что речь идет о проверке, которую синьор Колонна попросил его провести. Это связано с каким-то английским именем. Я не могу вспомнить…
― Нил Смит.
Лео приподнял бровь.
― Тот парень, с которым Валентина ходила на свидание?
― Да. Я посмотрю его дерьмовый отчет прямо сейчас. ― Я сжимаю руки в кулаки. ― Должно быть, Тревизани рассказал ей, ― мрачно говорю я. ― Я убью этого ублюдка.
Лео встает передо мной.
― Остановись, ― спокойно говорит он. ― Я знаю, что ты в ярости и поэтому плохо соображаешь. Как бы ты ни был зол на Тревизани, ты не можешь избить карабинера. Оставь его в покое. Он не виноват в этой ситуации. А вот ты ― да.
Он прав. Возможно, мне доставит удовольствие избить Тревизани до полусмерти, но что потом? Мне все равно придется вернуться в свой тихий, пустой дом. Свет будет выключен. По телевизору не будет мультяшных собак с австралийским акцентом. На полу не будет частей Лего, ждущих, чтобы на них наступили. Не будет Валентины, пробирающейся в мою спальню после того, как Анжелика заснет.
Будет только пустота.
― Отлично.
Я снова сажусь за свой стол и открываю бесконечный поток электронных писем. У меня было все, о чем я только мог мечтать, и я это потерял. Работа ― единственное, что у меня осталось.
Глава 32
Валентина
В нашей квартире сделан ремонт. Окно в гостиной, через которое каждую зиму дует ледяной сквозняк, отремонтировано. На кухне новые столешницы, шкафы отшлифованы и покрашены, установлена новая посудомоечная машина. В моем кабинете даже установили новые электрические розетки, чтобы не нужно было повсюду прокладывать удлинители.
Ремонт нашей квартиры, чтобы мы могли ее продать и переехать в более просторное жилье, был легендой, которую мы придумали для Анжелики, чтобы объяснить наш переезд, но я думала, что Данте совсем забыл об этом. Я точно забыла. Я даже не знаю, когда он нашел время, чтобы все-таки сделать ремонт. Не говоря уже о том, сколько это стоило.
Я молча смотрю на свою отремонтированную квартиру, и из моих глаз снова текут слезы. Я смахиваю их, пока Анжелика не видит, и иду помогать ей распаковывать вещи. Я не могу поддаться огромному узлу печали, поселившемуся внутри меня. Переставлять одну ногу за другой — вот что мне нужно делать, чтобы выжить.
Неделя идет своим чередом. Единственное, что хорошо в том, чтобы быть несчастной, когда у тебя есть ребенок, ― это то, что ты не можешь позволить себе развалиться на куски. Если бы у меня не было Анжелики, я бы целыми днями валялась в постели, заедая горе мороженым. Я бы задергивала шторы, чтобы не видеть солнца, и отказывалась принимать душ. Я бы просто погрязла в своих страданиях.