Она полоснула клинком по руке резателя, прямо между толстых перепончатых пальцев, и тот наконец сдался.
Вокруг заревели гудки. Она попыталась выправиться, едва не столкнувшись с соседним автомобилем. Кровь, которая текла из раны, сначала мерцала, но теперь начала медленно темнеть. В глазах постепенно прояснилось. На первом же размытом указателе Ундина прочла: «Озеро Форест» — и свернула туда, решив, что слово «озеро» в названии звучит многообещающе. Оттуда она так или иначе доедет до Эванстона.
Пышные верхушки дубов и ясеней отбрасывали кружевные зеленые тени на лобовое стекло. С каждой минутой накатывала все большая слабость и головокружение. Вот впереди широко раскинулось озеро, приветствуя ее ярким блеском, по берегу замелькали деревушки — Хайленд-парк, Гленко, Кенилворт, — и Ундина забеспокоилась, не пропустила ли нужный поворот.
«Прикрой нас, Ундина».
Она удивилась, как ей вообще удается сосредоточиться на внешних обстоятельствах, когда в голове теснятся все эти звуки: хриплое упорное дыхание Морганы, шаги тяжело бредущего К. А. Похоже, они бегут, мимо проносятся стены. Кто-то тащит Нив на руках. Они ищут свет. Раздается какой-то звук, похожий на жужжание высоких частот, — это Мотылек? И над всем этим — Никс, зовущий ее.
«Ундина, — повторял он снова и снова, — прикрой меня».
— Я здесь, — услышала Ундина собственные слова, произнесенные вслух. Она притормозила, остановив взгляд на сплетении веток дерева, клонившихся к озеру. Что подумают ее родители? Что она им скажет? Что решила в конце концов сдать кровь?
Она опустила ветровое стекло. Подул легкий ветерок.
«Но твоя группа крови уникальна, Ундина», — скажут они.
Она сидела тихо, глядя на разбивающиеся волны, чистую воду и стараясь собрать все силы, какие только оставались в ее обескровленном теле.
«Я здесь», — наконец ответила она зовущему голосу.
Она увидела озеро словно с высоты: огромное углубление в земле, заполненное ледниковой синевой. Оно колыхалось, волновалось, равномерно распуская из центра концентрические волны, как от камня, брошенного в пруд. Потом ей открылись и все прочие отверстия: пещеры, гроты, дупла и норы, могилы, чуланы и люки. Карманы и окна. Все предметы видимой реальности, которые могли открываться и тем самым становиться окнами в незримый мир. Тот самый мир, частью которого она являлась. Словно кружево, вечно изменяющееся, преобразующееся, сплетаемое заново. Видимый мир был лишь покровом, не толще листа, весь его пронизывали отверстия, обещавшие стать вратами, скоростной магистралью. Вив говорила, что она обладает способностью сворачивать пространства. Но как? Могла ли она проникать из одного в другое, как это давным-давно предположил Рафаэль? Могла ли она там, между слоями, встретиться с Никсом?
Отбросив первый слой, она начала сворачивать реальность.
— Никс, — прошептала Ундина, — покажи мне, что делать.
Мысленно она полетела к нему. Над равнинами и холмами, над лоскутным одеялом сельских полей. Над Скалистыми горами, поразительными в своей мощи и внезапной, остроконечной высоте. Над долиной Восточного Орегона, его пшеничного цвета просторами, сменившимися зеленью и синевой, окруженной кольцом огней. Извергающиеся вулканы — Сент-Хеленс, Худ, Рейнир, Шаста, Денали, Котопахи, Попокатепетль, Килауэа, Фуджи. Названия обрушились на нее, а пейзаж лежал как на ладони в обрамлении вод Тихого океана. Она действительно помнила все это с уроков географии? Или она просто узнала эти имена только сейчас, обратившись к ним, словно в молитве?
Скорей, скорей, скорей, кольцо огня! Кольцо огня! Крутись, кружись быстрей!Кольцо кружилось, направляясь прямо к пылающему центру Земли. К той энергии, которая хранила планету от гибели. Ее дом. Портленд. Ее портал.
Туннели.
«Тряхни так, чтоб они открылись».
Без сил подъехав к дому номер 727 по Эмерсон-стрит, Ундина легла на крыльце парадного входа. Была июльская пятница, немногим позже полудня.
«День после солнцестояния», — смутно подумала Ундина. Мир заскользил прочь. Забавно. Наверное, отец найдет ее.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
В 10.22 утра начали дребезжать кофейные чашки. Рафаэль Инман проснулся за минуту до того, совершенно сбитый с толку. Может, ему приснился плохой сон? В последнее время ему редко снились сны. Даже его воображение начало мельчать, словно резервуар, в котором появилась еле видная трещина. Когда начались толчки — достаточно сильные, чтобы на несколько дюймов сдвинуть будильник на прикроватном столике, — Рафаэль понял, что его дар предвидения, почти утерянный за последнее время, все еще с ним — словно язык, который ты учил в детстве, но подзабыл за прошедшие годы. Это открытие сделало его почти счастливым — он был рад обнаружить, что от его прежнего «я» осталось еще хоть что-то. Слишком многое он потерял.