— У вас лишние билеты? — подходит к ним девушка.
Черный костюм, достоинство... Бог мой — Наташа! И ничего от той, что несколько дней назад убегала с парнем и смеялась, перекинув магнитофон через плечо.
— Может, и лишние, — говорит та, что собиралась отрезать платье. — Неплохо бы проучить наших мужиков.
Ее подруга улыбается Наташе:
— Шутит она.
— Разрешите предложить вам билет, — подходит Родион к Наташе.
Та поднимает глаза. «Согласится она или нет?» — еще успевает подумать он. Наташа соглашается.
Ах, как восторженно, как безудержно он любил ее в тот вечер!
В душе он сознавал, что принадлежит к тому гнусно-пошлому типу мужчин, которые всегда желают того, что им не принадлежит, стремятся задержать то, что уходит, и тратят всю силу страсти и выдумки на того, кто к ним безразличен.
Он сидит рядом с ней, той самой Наташей, которой доставил так много страданий, перед которой был круглым подонком, и бесится оттого, что она спокойно слушает своего Щедрина. Из-за каких-то прелюдий она притащилась стрелять билетик у входа, а теперь упивается ими и следит отнюдь не за его настроением, а за вариациями, которые с такой легкой замысловатостью выполняет на рояле сам автор.
В начале антракта, пока публика продолжала бить в ладоши, приветствуя бледного от напряжения Щедрина, Родион наклоняется к ней.
— Тебе не кажется, — говорит он, — что в случайности иногда заложена судьба человека?
— Не кажется, — пожимает она плечами.
Так длится довольно долго. Когда они наконец выходят из зала, Наташа забивается в угол, спокойно рассматривает движущихся по вестибюлю слушателей, кивая знакомым.
— Ты здесь часто бываешь? — интересуется он, когда она здоровается с компанией, стоящей на лестничной площадке у входа в репетиционные комнаты.
— Нередко, — отзывается Наташа. — Прости, мне нужно кое-что сказать ребятам.
Она отходит. И вновь Родион с досадой отмечает ее независимый вид, уверенность движений, походки. Ему становится тошно.
Он злится совершенно несообразно обстоятельствам и ничего не может с собой поделать.
— Знаешь, я, пожалуй, пойду, — говорит он, когда звенит звонок, приглашающий ко второму отделению. — У меня работа. Ты не обидишься?
— Что ты! — удивляется она. — Конечно, нет.
— Тебе можно как-нибудь позвонить?
— Зачем? — отвечает она вопросом.
— Знаешь, мне этого почему-то дико хочется, — не пытался солгать он.
Она улыбается.
— Позвони, если так «хочется».
Он держит ее руку.
— Как ты живешь сейчас?
— Нормально.
— Нормально о д н а или нормально вдвоем?
— Как придется, — спокойно отнимает она руку. — Извини, уже свет тушат.
...Он возвращается домой, срывает с себя пиджак, рубаху, брюки, носки, бросается под душ и долго хлещется горячей водой, не обращая внимания на ноющую боль в пояснице, пока не устает. Потом он выпивает кофе и садится с сигаретой, пробуя вернуться к своим делам.
Суд над Никитой Рахманиновым прервали, отложив до момента, когда Мурадов сможет говорить. То есть до выписки из больницы, а это минимум на месяц. Без допроса потерпевшего этот клубок не размотать.
Родион тянется за новой сигаретой, медлит, разминая ее, затем отшвыривает пачку подальше.
Тихонькин. За эту неделю Вяткин поработал на славу — вызвал всех дополнительных свидетелей: Гетмана, Римму, Катю Тихонькину. Документация готова, пора подумать об эксперименте и о своей защитительной речи.
Он присаживается к столу, вынимает записи. Пытается перечитать их. Нет, сегодня ему уж не сосредоточиться. Башка не варит. Еще эта встреча в Консерватории. Все одно к одному. Он листает записи, вынимает бумагу в надежде, что, начав составлять план, он в процессе привычной работы заставит себя думать.
Около десяти, насилуя себя, он заканчивает первый, приблизительный вариант речи и, откинувшись в кресле, ощущая изнеможение во всем теле, перечитывает написанное:
«Товарищи судьи! Вот уже более года, как Михаил Тихонькин упорно доказывает, что он убил Рябинина. Даже здесь, в суде, под пристальным взором сотен людей он продолжает твердить: «Я бежал за ним, держа в каждой руке по ножу. Сперва я ударил сапожным ножом, который был в правой руке, потом охотничьим, который держал в левой руке».
Я надеюсь доказать здесь, что это ложь. Оправдалось то, о чем предупреждал он друга — Василия Гетмана, чье письмо я приведу здесь с разрешения суда.