Здесь Родион оставляет место, чтобы позднее вписать признания Кеменова на другой день после преступления, очную ставку с Кеменовым, когда возникла новая версия.
«Отныне, — продолжал читать Родион, — для следствия все стало сразу предельно ясным: Тихонькин сидел с двумя ножами в кино. Тихонькин н е з а м е т н о д л я в с е х опередил ватагу, бежавшую за Рябининым, и бросился на него с двумя ножами в руках.
Городским судом семнадцатилетний Тихонькин был приговорен за нанесение двух смертельных ранений к десяти годам лишения свободы, к максимальному наказанию для лиц, совершивших преступление в несовершеннолетнем возрасте.
Но этот приговор был обжалован. Даже мать убитого Валентина Ивановна Рябинина, которая до сих пор не может поверить, что сын, которого она сама уговорила пойти в кино, больше никогда не вернется домой, — даже потерпевшая сейчас заявила в своей жалобе, что не верит ни приговору суда, ни показаниям Тихонькина.
Эта женщина добивается лишь одного: она хочет, чтобы за убийство сына ответил тот, кто его совершил...
Верховный Суд нашей республики отменил приговор суда и возвратил дело на дополнительное расследование...»
Звонит телефон. Родион поспешно хватает трубку, чтоб не разбудили.
— Ну что там у тебя? — раздался голос Олега.
— Ничего, — шепчет Родион. — Работаю.
— Ты что, осип?
— У меня тут спят.
— Ха... — неопределенно хмыкает Олег. — И много народу... спит?
— Немного. Валяй дальше, — довольно гудит Родион.
— Валяю. Позиция невмешательства в личную жизнь друзей меня всегда устраивала. Что Рахманинов?
— Отложили. Ждут возможности допросить Мурадова. — Родион косится на спальню. — Знаешь, — признается он, — я поражен твоей Шестопал. Видно, старею, механизм разладился.
— Эту свежую мысль ты высказал, помнится, последний раз года три назад. И до этого еще лет за пять.
— Надо признавать свои ошибки. Если она сумела выудить у подсудимого то, что я не мог на протяжении полугода, — пора подавать в отставку.
— Кроме того, — Олег смеется, — Ирина в некотором роде медиум.
— Таких в природе не водится.
— Как это? Не ты ли расписывал после Болгарии про ясновидящую Вангу из Петрича? — Олег довольно хмыкает.
— Так то ж Ванга... Ее, брат, академии исследуют как феномен.
— Ладно, не очень-то казнись. — Олегу кажется, что голос Родьки куда-то пропал. — Главное — избежали ошибки. Чего тебе еще надо?
— Избежать-то избежали, да помимо меня.
— А что, лучше было бы, если бы благодаря тебе все проморгали?
— Давай... лупи. Все одно.
— Ты знаешь, в чем я окончательно утвердился после дела Рахманинова? — помедлив, говорит Олег. — Его первый удар был ответом на смертельное оскорбление. Так ведь? Вот ты бы и заявил где-нибудь в высшей инстанции, что словесное увечье может служить таким же веским поводом для ответного удара, как повреждение челюсти. Ни в одном процессуальном кодексе сегодня еще не фигурирует эта сторона дела. Рукоприкладство карается, а оскорбление с л о в о м, которое порой приводит к смерти — через час, день, месяц? Помнишь, мы говорили с тобой об этом? Раны чаще всего заживают, а последствия нервных потрясений остаются.
— Когда это будет, старик? — сдавленно гудит в трубку Родион.
— В недалеком будущем. — Олег не сдается. — Наука так же легко будет подсчитывать число нравственных увечий, ставших физическими, как воспаление легких или ангину. — Он замолкает, Родион слышит шуршание. — Инфаркт как следствие разговора с начальником. Неплохо, а? Или, допустим, заболевание печени как результат систематического издевательства любимой женщины. Годится? А психический стресс как итог лжи, надругательства? Ничего, а?
— Не может быть, — бурчит Родион.
— Вот ты тут скепсис разводишь, — голос Олега густеет, — а некий психиатр Лешан, кажется из нью-йоркской академии, почти доказал, что психические травмы часто имеют канцерогенный эффект. Понятно? А это означает, что имеется связь между нервными перенапряжениями и раком. Вот к чему сегодня подбирается наука! Доходит?
— Что ж, я, по-твоему, отстал, а?
— Не расстраивайся. Это до конца не доказано... А что твой гениальный эксперимент? Давно не слышу о нем. Ты же хотел посоветоваться.