Михаил отвечает, голос звучит бесцветно, а на скамье подсудимых растет смятение. Кеменов цепким взглядом впивается в Тихонькина, словно пытаясь остановить поток его признаний, мускул на щеке дергается сильнее. Кирилл Кабаков начинает гримасничать, кривляться, вот-вот разрыдается.
Тихонькин останавливается, словно опомнившись, оборачивается на Кеменова. «То, что я сейчас рассказал, — равнодушно цедит он, — не меняет положения. Уже потом я ударил его... и убил все равно я».
Наташа видит бросившуюся,к выходу сестру Тихонькина, чувствуя, что сейчас все сорвется, но она вспоминает, что главные аргументы у Родиона еще впереди.
...В институте ее уже ждут.
Волосы тощей пациентки выпадали главным образом на висках и темени.
— Вам обязательно уезжать? — спрашивает Наташа.
Пациентка густо краснеет.
— Конечно, — спешит Наташа, — я могу вам предложить особое мыло, втирание и самомассаж по утрам, но лучше было бы...
— Скажите, я совсем потеряю волосы? — спрашивает пациентка.
— С о в с е м — нет. Но лучше было бы вам остаться на месяц — мы бы многое успели. Уколы, дарсонваль.
— Месяц? — говорит пациентка и смотрит на Наташу с отчаянием. — Хорошо, я подумаю.
Пока Наташа выписывает рецепт, пациентка сидит, застыв как изваяние.
Наташа протягивает бумажку, в комнату заглядывает следующая по записи. Уже около трех. А эта все сидит в кресле, сохраняя полную безучастность к окружающему.
Санитарка вносит мокрые компрессы. Наташа начинает мыть руки.
— Он бьет меня, — вдруг говорит пациентка, испуганно озираясь. — Возьмет что-нибудь тяжелое и швырнет. Иногда завоешь от боли.
— То есть как? — Наташа немеет.
— Так. Если я долго не уезжаю в командировку, он впадает в бешенство. И норовит покалечить. Я это все выдумала про кишечное заболевание. Это от нервов у меня волосы лезут. — Она перегибается в кресле, беззвучно плачет.
Наташа теряется.
— Ну вот... Ну как же это... Успокойтесь, пожалуйста, я сейчас положу компресс на лицо, горячий, потом холодный. — Она машет махровой салфеткой в воздухе, от салфетки идет пар. — Посидите минутку. Кожа расправится, посвежеет. Потом сделаем питательную маску. Ну успокойтесь, ну. Нельзя так.
Женщина затихает. Десять минут она сидит в маске, источающей запах земляники. Затем Наташа протирает ей кожу, кладет тон, пудрит.
— Нет, мне придется уехать, — говорит пациентка, застегивая пуговицы на кофточке и изумленно глядя на свое отражение в зеркале, — иначе может быть беда. Он напьется, искалечит меня, свою жизнь. Уеду, все будет легче. — Она тяжко вздыхает.
— Да что ему от того, что вы уедете? — восклицает Наташа. — Ему без вас лучше?
Пациентка как-то странно смотрит на Наташу.
— Милая вы моя, — говорит, качая головой, — ему не б е з м е н я лучше, ему с т о й лучше. Квартира ему нужна. Понятно? Я уеду — он ее притаскивает. Побудет с ней недельку и отойдет, заскучает. Из командировки приедешь — он другой. Виноватый. Вот я все в командировки и прошусь.
— Когда вас нет, она живет в вашей комнате?
— «Живет»! — передразнивает пациентка. — Да она у меня полная хозяйка. Всем пользуется как своим. Халатом, обувью, платьями. Потом месяц отмываюсь от их грязи. — Она встает. — Извините. Вас уже ждут.
— Вот рецепт, не забудьте, — протягивает Наташа бумажку. — Это очень хорошее средство. Сами массаж делайте. Вот так, — она показывает движения по ходу мышц головы.
Пациентка обнимает ее, напяливает парик и выскакивает из кабинета.
В открытую дверь просовывается голова медсестры Раечки.
— Идите скорее, — шепчет она. — К телефону.
Наташа сажает новую пациентку в кресло, протирает ей лицо тампоном.
— Приготовьте парафин, пожалуйста, — говорит Раечке и идет к столику администратора.
— Слушай, — слышит она нетерпеливый голос Родиона, — ты еще долго намерена торчать на работе?
— Я недавно пришла.
— Досадно! Мне совершенно необходимо тебя увидеть. Срочно.
Она улыбается:
— Вечером увидимся.
— Разве? — смеется он. — Но я должен немедленно сказать тебе два слова об эксперименте.
— Ты же не хотел.
— Только сейчас получил согласие.
— У меня, между прочим, рабочий день.
— Господи, что ты — не можешь на полчаса смыться?
— На полчаса не могу.
— А на сколько?
— Минут на десять. И то в пять тридцать, не раньше.
— Нет, сейчас. Я поднимусь, где пьют кофе.