Действительно, было чему улыбаться.
Родион увидел их обоих как бы со стороны. Рядом с неуклюже-сильным, независимо-безразличным обвиняемым он конечно же казался изнеженным, бледным, хлипким. Детскость его физиономии, безусость губ и непокорная вихрастость макушки сводили на нет старшинство в четыре года.
— Ну что? — Родион нахмурился. Чтобы сосредоточиться, он разложил бумаги, потом решил идти напрямик. — Будем признаваться или мне вопросы задавать?
— Так не тебе же я стану признаваться, — нагло уставясь на него, тыкнул Мальцов.
— Мне. Я буду вашим следователем.
— Не может быть?! — Мальцов заложил ногу за ногу. На ногах — вельветовые туфли на молниях, как говорится с иголочки. И брючки. Брючки тоже имели складочку, будто только что из универмага для новобрачных.
Родион вообще забыл почистить ботинки. Брюки хранили отпечатки засохшей глины и травы. Вчера они с Валдой до ночи просидели на берегу Химкинского водохранилища. Моросил дождь, после дневной жары это было одно наслаждение. Он обернул курткой ее голые ноги, газетой покрыл голову. И когда она, прижавшись плечом, молча, не дыша смотрела, как расходятся круги по воде, он думал, что ничего ему в мире больше не нужно. Только бы было так всегда. Общие солнце, ливень, какая-нибудь комнатенка, скромные заработки и путешествия на край ночи и дня.
Родион заставил себя сосредоточиться.
— Очень даже может. Это как раз мое первое дело.
— Учиться на мне будешь? — усмехнулся Мальцов.
Родион кивнул.
— Если вы не одумаетесь, мне ни за что не выпутать вас из этой передряги, — сказал он, вздыхая. — И статья паршивая.
— Ну и что, — огрызнулся Мальцов и опустил ногу. — Тебе-то что? Или пожалел?
— Да нет. Просто удивляюсь на вас, — подчеркнул Родион свое настойчивое «вас». — Очень уж непроизводительный расход времени. Отсиживать за то, что побыл с девчонкой.
— Ух ты, — присвистнул Мальцов. — Уже скалькулировали. А я, если хотите знать, отсиживать буду не за то, что побыл, а за то, что больше быть не хочу.
— Разонравилась?
— А это уж наше с ней дело. К вам оно не имеет отношения.
— Ну, как знаете. — Родион начал собирать бумаги на столе. — Тогда вы пока свободны.
— Значит, раздумали меня вытягивать?
— Нет у нас взаимопонимания, — вздохнул Родион. Бумаги на столе были уже собраны. — А нет взаимопонимания — одна бюрократическая липа получается.
— Ладно, я подумаю, — сказал Мальцов, но в тоне его было мало обнадеживающего.
— Думайте.
Родион вышел из здания прокуратуры крайне недовольный собой. Не было в нем эдакой солидности, силы характера. А без этого — какой он юрист?
Бывало, мать поглядит, как он то гантелями займется, то бегом — трусцой, а потом вдруг закаливание его увлечет — чуть ли не в прорубь лезет, — и пожалеет:
— Ничего-то ты до конца не умеешь довести. Быстро увлекаешься, быстро остываешь. Тебе не тело тренировать, а волю.
Он обижался.
...Снова, что ли, в Химки махнуть, подумал сейчас. Жарища нестерпимая. Нет, на реку, в Звенигород, решил.
Там, в Звенигороде, была одна такая чистенькая студеная речка. Вода прозрачная, ледяная, аж челюсти сводит. Он подумал об этой речке, и недовольство его быстро прошло. Праздничное ощущение предстоящего вечера нахлынуло, вытеснив все остальное. Он снова вообразил, какое чудо эта речка. Именно не море, не озеро, а стремительная, прозрачная струя, которая бежит, как электричка, сквозь лес, поля, город и живет отдельной, таинственной жизнью.
Чуть не бегом пустился он по улице. Рубаха быстро взмокла, компрессом облепив грудь и спину.
«Ага, — вспомнил он, — ребята же дали мне тот телефончик. Насчет машины».
Он поискал бумажку, телефон начинался на Б-9. Где-то здесь, в центре. Вот если бы выгорело с этим дядечкой! Что тот хочет? Продавать машину? Или — на пока? Вроде бы он уезжает куда-то.
В автомате было невыносимо душно. Дверь не откроешь, с улицы грохот. Наконец он пробился сквозь какие-то голоса к уверенному басу и договорился заехать тотчас.
Действительно, басовитый дядечка оказался крайне сговорчивым. В предвкушении своего двух-трехгодичного отбытия в город Женеву он готов был продать очень потрепанный и проржавленный «Москвич-401», а если не получается быстро (и толково) продать, то оформить «по доверенности», пока не пересечет дядечка в обратном уже направлении границу и не оформит продажу на имя Родиона Сбруева.
Вся операция могла занять каких-нибудь три-четыре дня. Но с маленькой поправочкой. Гражданин Р. Н. Сбруев должен был перевести на расчетный счет дядечки (или выложить на стол) небольшую сумму в размере... двадцати пяти месячных стипендий.