— Она так хороша. Ни одна женщина здесь с ней не сравнится. Это самый опасный в мире цвет, но с её цветом лица он превосходен. Я бы глазной зуб отдала за такую кожу.
— Золото и жемчуг тоже способствуют, — сказал Стивен, — Одно гармонирует с её волосами, другое — с зубами. Я вам скажу кое-что про женщин. Они превосходят мужчин в том, что могут непритворно, беспристрастно и искренне восхищаться тем, как выглядит другая женщина — получать удовольствие от её красоты. Ваше платье тоже весьма элегантно: другие женщины восхищаются им, я заметил. Не только по их взглядам, но и более определённо — стоя у них за спинами и слушая их разговоры.
Это было красивое платье; светлый, разбавленный оттенок флотского синего, с белой отделкой — никакого чёрного, никаких уступок миссис Уильямс; очевидно, что на балу каждая женщина имеет право показать себя в лучшем виде; и всё же при одинаковых вкусе, фигуре и осанке женщина, которая может позволить себе платье за пятьдесят гиней, будет выглядеть лучше, чем та, что может истратить только десять.
— Мы должны занять места, — сказала Диана, немного повысив голос, потому что вступили вторые скрипки и зала наполнилась музыкой. Это было прекрасное зрелище — стены, на флотский манер увешанные сигнальными флагами, значение которых оставалось понятно только морякам («вступить с противником в ближний бой» — среди прочих), сияние свечей и натёртого воском паркета; толпа до самых дверей и ряд танцующих фигур: красивые платья, изящные мундиры, белые перчатки — всё это отражалось во французских окнах и в высоком зеркале позади оркестра. Здесь собрались все соседи и множество новых лиц из Портсмута, Чатэма, Лондона — или в каком ещё месте они оказались выброшены на берег после заключения мира. Все облачились во всё лучшее, твёрдо намеревались получить удовольствие и, следовательно, легко поддавались чувству восхищения. Все были довольны — не только оттого, что бал вообще сам по себередкость (не более трёх за сезон, не считая Ассамблеи), но и тем, как пышно и необыкновенно он был устроен: матросы в синих куртках и с длинными косицами так не походили на обычных слащавых наёмных официантов, и в кои-то веки мужчин оказалось больше, чем женщин — множество мужчин, и все жаждали танцевать.
Миссис Уильямс сидела вместе с другими родителями и компаньонками у ведущих в столовую двойных дверей, откуда она могла простреливать продольным огнём всю шеренгу танцующих; раскрасневшись, она кивала и улыбалась — многозначительные улыбки и выразительные кивки — и рассказывала кузине Симмонс, что это именно она стала вдохновительницей всей этой затеи с самого начала. В промежутке между танцами Диана увидела её торжествующее лицо; а следующее лицо, оказавшееся прямо перед нею, принадлежало Джеку — он приблизился, чтобы взять её за талию.
— Какой прекрасный бал, Обри, — сказала она ему, сверкнув улыбкой. Капитан был одет в алое с золотом — крупная, представительная фигура; на лбу его выступил пот, а глаза блестели от возбуждения и удовольствия. Он посмотрел на неё благосклонно и одобрительно, ответил какой-то незначащей любезностью и закружил её в танце.
— Давайте-ка сядьте, — сказал Стивен в конце второго танца. — Вы бледны.
— Разве? — вскричала она, пристально вглядываясь в зеркало. — Я ужасно выгляжу?
— Нет. Но вы не должны переутомляться. Вам нужно посидеть где-нибудь, где воздух посвежее. Пойдёмте в оранжерею.
— Я обещала танец адмиралу Джеймсу. Приду после ужина.
Когда накрытый стол был опустошён, трое морских офицеров, включая адмирала Джеймса, последовали за Дианой в оранжерею; однако ретировались, увидев Стивена, ожидавшего её с шалью в руках.
— Не ожидал такого от доктора, — сказал Моуэтт. — На «Софи» мы его считали чем-то вроде монаха.
— Чтоб его, — сказал Пуллингс. — А я думал, что имею успех.
— Вам не холодно? — спросил Стивен, набрасывая ей на плечи шаль, и, как будто физический контакт между его рукой и её обнаженной кожей смог передать некое бессловесное сообщение, почувствовал, что что-то изменилось. Однако вопреки своей интуиции он произнёс:
— Диана…
— Скажите мне, — сказала она резким голосом, перебивая его на полуслове. — Этот адмирал Джеймс, он женат?
— Да.
— Я так и думала. Врага можно почуять за милю.
— Врага?
— Конечно. Не будьте глупцом, Мэтьюрин. Вы должны знать, что женатый мужчина — худший враг, который может быть у женщины. Дайте мне что-нибудь выпить, ладно? Мне что-то нехорошо от всей этой духоты.
— Вот «Силлери»[14], вот пунш со льдом.