— У мистера Дашвуда есть просьба, сэр, если позволите. Он хотел бы подвезти до Портсмута сестру: у неё там муж, офицер морской пехоты.
— О, конечно, мистер Симмонс. С большим удовольствием. Она может занять кормовую каюту. Хотя постойте, в кормовой каюте полно…
— Нет-нет, сэр. Он и слушать не станет о том, чтобы вас выселить — это лишь его сестра. Он повесит гамак в констапельской, а она займёт его каюту. Мы всегда так поступали в подобных случаях при капитане Хэмонде. Вы собираетесь сходить на берег, сэр?
— Нет. Киллик съездит за моим шлюпочным старшиной, кое-какими запасами и мазью от пчелиных укусов; но я останусь на борту. Однако оставьте шлюпку для доктора Мэтьюрина: полагаю, он захочет отправиться. Добрый день, мэм, — сказал он, отодвигаясь и снимая шляпу — переходный мостик сотрясла своими телесами миссис Армстронг, жена главного канонира. — Осторожнее — держитесь за фалрепы обеими руками.
— Бог с вами, сэр, — ответила миссис Армстронг, весело фыркнув. — Я начала туда-сюда по кораблям лазить, ещё когда девчонкой была.
Она взяла одну корзину в зубы и ещё две в левую руку и скатилась в лодку как какой-нибудь мичман.
— Она замечательная женщина, сэр, — сказал первый лейтенант, глядя вниз на лодку. — Она выходила меня, больного лихорадкой, на Яве, когда мистер Флорис и голландский хирург махнули на меня рукой.
— Что ж, — сказал Джек. — На ковчеге были женщины, так что я предполагаю, что среди них было и несколько достойных; но говоря вообще, от совместного путешествия с ними я видел только неприятности — стычки, споры, на всех не хватает, ревность. Даже в порту они меня не так заботят — пьянство да список больных длиной в руку. Но конечно, это не имеет ни малейшего отношения к супруге главного канонира или других унтер-офицеров, и уж тем более к сестре мистера Дашвуда. А, Стивен, вот и ты. — Симмонс отошёл в сторону. — Я как раз говорил первому лейтенанту, что ты, вероятно, захочешь сойти на берег. Ты возьмёшь баркас? Двое наших сверхштатных не объявятся на борту до утра, так что у тебя полно времени.
Стивен посмотрел на него своими бледными немигающими глазами. Не вернулась ли былая напряжённость, это непонятное страдание? Джек, похоже, осознавал происходящее — он был неестественно и неуместно весел; никудышный актёр.
— Разве ты не поедешь, Джек? — спросил он.
— Никак нет, — ответил Джек, — я останусь на борту. Между нами, — продолжал он, понизив голос, — не думаю, что я в ближайшем будущем добровольно ступлю на берег: я поклялся не рисковать арестом. Но, — воскликнул он с болезненной, неприятной и искусственной потугой на весёлость, столь хорошо знакомой Стивену, — я хочу тебя попросить добыть немного приличного кофе по пути. Киллик в нём не разбирается. Хорошее вино от плохого он отличит, как и положено контрабандисту, но в кофе он не понимает.
Стивен кивнул.
— Мне ещё нужно купить сухого гороха для ран[117], — сказал он. — Я зайду в Нью-Плейс и потом загляну в госпиталь. Хочешь что-нибудь со мной передать?
— Мои поклоны, разумеется, и самые лучшие пожелания Баббингтону и остальным раненым поликрестовцам — им будет приятно, будь так добр. И Макдональду тоже. Пожалуйста, скажи Баббингтону, что мне очень жаль, но я не могу его навестить, это совершенно невозможно.
ГЛАВА 13
День клонился к вечеру, когда Стивен вышел из госпиталя. Пациенты его поправлялись — его изумило, что один человек, получивший ужасающую рану в живот, жив до сих пор, и с рукой Баббингтона всё было в порядке — профессиональная сторона его натуры была утешена и довольна, пока он шёл по городу, поднимаясь наверх, к Нью-Плейс. Но лишь профессиональная сторона: весь остальной его дух прощупывал мир незримыми усиками и осязал нематериальное, и был в таком состоянии готовности, что он ничуть не удивился, обнаружив дом запертым и с закрытыми ставнями.
Похоже было на то, что сумасшедшего джентльмена увезли в карете, запряжённой четвёркой — «уж сколько недель назад», или «где-то в прошлом месяце», или «ещё до сбора яблок» — он кланялся в окно и хохотал так, что едва не лопнул, а «у кучера была чёрная кокарда». Слуги последовали на подводе на следующий день, или спустя неделю, или чуть позже — в деревеньку в Сассексе, в Брайтон, в самый Лондон. Ни один из его информаторов не видел леди вот уже несколько недель. Мистер Поуп, дворецкий Нью-Плейс, был заносчивым, неприступным джентльменом; а слуги имели лондонскую выучку и не слишком-то распускали языки.