К полудню они изменили курс и пошли точно на юг, так что ветер теперь оказался на раковине «Лайвли», и это значительно облегчило его ход. На палубе появился Стивен — всё ещё очень мрачный, но более похожий на человека. Он, мистер Флорис и помощники мистера Флориса всё утро лечили друг друга; все они в той или иной степени пострадали от начала различных заболеваний (цистит, цинга, паралич Людольфуса), но, по крайней мере, у доктора Мэтьюрина приступ была предотвращён с помощью продуманной смеси бальзама Люкателлуса и алгаротского порошка.
После обеда на «Лайвли» проводили учения с пушками, невзирая на волны — не только вкатывая и выкатывая их, но и давая бортовые залпы один за другим, так что теперь перед фрегатом плыло сотворённое им самим облако, пока он бежал на юг на одиннадцати узлах, лигах в двадцати от португальского побережья. Недавние учения дали результат: хотя стрельба по-прежнему производилась мучительно медленно — три минуты десять секунд между бортовыми залпами было лучшим достижением — точность её возросла, несмотря на бортовую и килевую качку. Ствол пальмы, проплывавший в трёхстах ярдах справа по носу, подбросило над водой после первого же залпа, а прежде чем он оказался у них за кормой, в него снова попали с восторженными криками, долетевшими до «Медузы». «Медуза» тоже в течение часа усердно занималась стрельбой, и на борту у неё немало матросов тоже были заняты тем, что внимательно сортировали ядра, отбирая самые безупречные по форме и сбивая с них окалину и ржавчину. Но больше всего времени у «Медузы» отнимали попытки обогнать «Лайвли»: там поставили брамсели ещё до того, как на «Лайвли» отдали последний риф на марселях, и попробовали поставить лисели и бом-брамсели, как только ветер немного поутих, но в итоге лишь потеряли два лисель-спирта, не выиграв при этом и полмили. Офицеры «Лайвли» и его парусный мастер смотрели на это с глубоким удовлетворением; но к их удовольствию примешивалась неотвязная тревога: успеют ли они отрезать испанскую эскадру от Кадиса? И даже если успеют — догонят ли их «Индефатигейбл» и «Амфион» к моменту столкновения? Испанцы славились если не мореходным искусством, то храбростью, и шансы у них были неплохие — сорокапушечный фрегат и три тридцатичетырехпушечных против тридцати восьми— и тридатидвухпушечных; Джек объяснил тактическую ситуацию своим офицерам, как только вскрыл запечатанные приказы — как только исчезла опасность связи с сушей. Тревога, что они могут опоздать, царила на корабле повсеместно; на борту мало кто не знал, что именно плывёт из Ла-Платы, и этим немногим — уроженцу Борнео и двум яванцам — объяснили: «Там золото, приятель. Вот что они везут из Ла-Платы — золото и серебро, в сундуках и кожаных мешках».
В течение всего дня ветер ослабевал, и в течение ночи тоже; и вот после того как раньше лаг буквально сдёргивал линь с катушки и утягивал его за собой, раз за разом показывая двенадцать или даже тринадцать узлов, на закате последнего сентябрьского дня ему пришлось слегка помогать и вытравливать линь, чтобы в итоге вахтенный мичман смог безрадостно доложить: «Два и один фатом, сэр, с вашего позволения».
Ещё день со слабым неустойчивым ветерком; по всему кораблю высвистывали ветер и молились, на что небеса отозвались добрым бризом в четверг, второго октября. Позже в этот день они проходили мыс Сент-Винсент под бом-брамселями в сопровождении «Медузы» и упражнялись в стрельбе, персонально салютуя этому огромному мысу, едва видимому с топа мачты на левом траверзе, когда на корму пришёл боцман и заговорил с первым лейтенантом. Мистер Симмонс с сомнением поджал губы, поколебался и шагнул к Джеку.
— Сэр, — сказал он. — Боцман довёл до моего сведения, что люди, со всем уважением, просят вас рассмотреть вопрос — не будет ли разумно не стрелять сегодня из носовых орудий.
— Да ну? Да ну? — вскричал Джек, который уже до того уловил пару-тройку странных укоряющих взглядов. — А может, они ещё сочтут разумным удвоить порции грога?
— О нет, сэр, — ответил взмокший расчёт ближайшей пушки.