Он машинально обвёл взглядом линию кораблей. Перед «Индефатигейблом», мягко покачиваясь, лежала в дрейфе «Медуза» борт о борт с «Фамой»; за кормой «Медеи» «Амфион» скользил под ветер от «Мерседес», и позади всех «Лайвли» находился возле «Клары» с наветренной стороны от неё. Даже для непрофессионального взгляда Стивена было совершенно ясно, что испанцы находятся в состоянии замечательной готовности: никаких летящих бочонков, куриных клеток, припасов, выбрасываемых для очистки палуб, что ему частенько приходилось видеть в Средиземноморье. Возле каждой пушки неподвижно застыла в ожидании обслуга; и дымок от фитилей в кадках стлался прозрачным голубым туманом вдоль длинного ряда пушек.
Грэм расхаживал туда-сюда по палубе быстрыми неровными шагами.
— Он там до ночи собирается пробыть? — произнёс он, глядя на часы в руке. — До ночи? До ночи?
Нескончаемая четверть часа, и всё это время едкий запах горящих фитилей лез им в ноздри. Пройдя вперёд-назад ещё с десяток раз, коммодор не выдержал.
— Дайте выстрел для шлюпки, — крикнул он, и перед носом «Медеи» снова мелькнуло ядро.
На палубе испанца появился Осборн, спустился в шлюпку, поднялся на борт «Индефатигейбла» и покачал головой. Лицо его было бледным и напряжённым.
— Адмирал Бустаменте передает вам свои приветствия, сэр, — сказал он коммодору. — Но он не может принять ваши предложения. Он не может позволить задерживать себя. Он едва не поддался, когда я заговорил о Годое, — сказал он, обернувшись к Стивену. — Он ненавидит его.
— Пустите меня туда, сэр, — воскликнул Стивен. — Ещё есть время.
— Нет, сэр, — вскричал коммодор, гневно и дико засверкав глазами. — У него было время. Мистер Кэррол, поставьте меня бортом поперёк их носа.
— Подветренные брасы… — крик потонул в оглушительном бортовом залпе «Мерседес» прямо по «Амфиону».
— Сигнал ближнего боя, — приказал коммодор, и весь обширный залив раскатисто взревел сотней пушек. Над судами сразу повисло густое облако дыма; его медленно сносило к зюйд-весту, и вспышки выстрелов сверкали в нём одна за другой, как беспрерывные разряды молний. Неимоверный грохот, сотрясающий тело до самого сердца, до самых костей; Стивен всё так же стоял возле грот-мачты, заложив руки за спину, глядя вверх-вниз; во рту он мучительно ощущал вкус пороха, а в глубине души чувствовал нарастающую жестокую ярость корриды — неистово-радостные крики орудийных расчётов захватывали его. Затем эти крики оборвало, поглотило, уничтожило взрывом такой силы, что он стёр мысли и почти что само сознание: «Мерседес» взорвалась фонтаном сверкающего оранжевого огня, пронзившего небо.
Части рангоута, огромные бесформенные обломки корпуса сыпались из столба дыма, чья-то оторванная голова — и пока они падали, снова проявился рёв пушек. «Амфион» подошёл к «Медее» с подветренной стороны, и испанцы оказались меж двух огней.
Радостные крики один за другим, перекатывающийся огонь, мальчишки — подносчики пороха — несутся непрерывным потоком. Крик, ещё один, но громче остальных, совсем иной — безмерный восторженный вопль:
— Они сдаются! Адмирал сдаётся.
Огонь ослабевал по всей линии. Только «Лайвли» по-прежнему молотил ядрами «Клару», а «Медуза» выстрелила несколько раз по удаляющейся «Фаме», которая, спустив флаг, тем не менее продолжала движение: она неслась по ветру, неповреждённая, под всеми парусами.
Спустя несколько минут флаг спустила «Клара». «Лайвли» ринулся к «Индефатигейблу», и Джек окликнул коммодора:
— Мои поздравления, сэр. Могу я пойти в погоню?
— Спасибо, Обри, — сказал коммодор. — Гоните что есть духу — у неё на борту состояние. Поторопитесь: нас всех потрепало.
— Можно мне забрать доктора Мэтюрина, сэр? Мой хирург на борту приза.
— Да-да. Подсобите там. Не упустите её, Обри, слышите меня?
— Да, сэр. Катер, живо.
«Лайвли» повернул, обойдя покалеченный «Амфион» и едва не задев его бушприт, выбрал шкоты на брамселях и устремился на зюйд-вест. «Фама» с её нетронутым рангоутом уже была милях в трёх, направляясь к полосе моря более тёмного синего цвета: ветер посильнее мог отнести её на Канары или позволить ночью запутать след и уйти в Альхесирас.
— Ну что, старина Стивен, — сказал Джек, затаскивая его на борт. — Славная заварушка? Кости целы, надеюсь? Все трезвы и в надлежащем виде? У тебя всё лицо чёрное от порохового дыма. Иди вниз, в констапельской тебе одолжат тазик, покуда каюту не привели в порядок — умывайся, и продолжим завтрак, как только растопят печь на камбузе. Я к тебе присоединюсь, как только мы тут самое срочное свяжем и сплесним.