Простой обед и завершился по-простому: бутылка бренди и два стакана. Капитан Паноэ, утомлённый усилиями по поддержанию разговора, вернулся к себе в контору; Стивена увлекли к более здоровой трапезе доктора Рамиса — пить газированную воду из серного источника. Мыс Сисье окрасился пурпуром на фоне фиолетового моря. Вездесущие цикады наполняли воздух своим непрерывным уютным стрекотанием.
Джек и Кристи-Пальер оба выпили немало; теперь они рассказывали друг другу о своих профессиональных сложностях, и каждый пришёл в изумление от того, что у другого имеются причины жаловаться. Кристи-Пальер тоже застрял на карьерной лестнице, и, несмотря на то, что он capitaine de vaisseauх[30], что примерно соответствует английскому пост-капитану, «во французском военном флоте нет должного понятия о старшинстве — грязные интриги за спиной сплошь и рядом — продвигают политических авантюристов, а настоящие моряки оказываются в безвыходном положении». Он выражался несколько неопределённо, но Джек знал из их разговоров год назад, а также благодаря несдержанности на язык английских кузин Кристи, что его приятель-капитан — так себе республиканец и терпеть не может вульгарность Бонапарта и его полное невежество в вопросах морской службы, и предпочёл бы либеральную конституционную монархию. Ему неуютно в нынешнем положении — он предан флоту и, разумеется, Франции, но с правителями ему не повезло. Когда-то давно он с замечательным знанием дела и проницательностью говорил о положении ирландских офицеров в королевском флоте и моральной проблеме необходимости выбора между верностью родине и верностью присяге; теперь же, хотя четыре сорта вина и два — бренди плавно увлекали его на путь неосмотрительной откровенности, он ограничивался единственно своими сиюминутными проблемами.
— Для вас-то всё просто, — сказал он. — Вы собираете единомышленников, друзей, знакомых лордов и сэров, затем — эти ваши парламентские выборы, смена правительства, и ваши несомненные заслуги всеми признаны. А что у нас? Интересы республиканцев, влияние роялистов, интересы католической церкви, интересы франкмасонов, интересы консула, которые, как говорят, скоро станут интересами императора — каждый тянет одеяло на себя, в итоге получается как крыж на канатах. Думаю, мы справимся с этой бутылкой? Знаете, — сказал он после паузы. — Я так устал протирать штаны в кабинетах. Единственная надежда, единственный выход из этого… — Его голос угас.
— Полагаю, это грешно — молиться о войне, — сказал Джек, мысли которого текли по тому же самому руслу. — Но — о, снова выйти в море!..
— О, очень грешно, без сомнения.
— Особенно при том, что единственная стоящая война может быть только с нацией, которую мы любим больше всех прочих. Потому что ни голландцы, ни испанцы нам теперь не противники. Я каждый раз удивляюсь, как подумаю, какие корабли строят испанцы — прекрасные, великолепные суда — и как странно они с ними управляются. В сражении при Сент-Винсенте...
— Это всё из-за их адмиралтейства, — воскликнул Кристи-Пальер. — Все адмиралтейства одинаковы. Клянусь моей матушкой, наше Адмиралтейство…
Посыльный появился за миг до совершения акта государственной измены. Капитан извинился, отошёл в сторону и прочитал записку. Он перечитал её дважды, борясь с парами бренди в голове и быстро трезвея. Он был массивен, сложением напоминал медведя, не так высок, как Джек, но более грузен, и мог много выпить, не пьянея; широкий, с немного покатыми плечами и очень добрым взглядом карих глаз — добрым, но не глупым. Когда он вернулся к столу с кофейником, взгляд этот стал жёстким и пронизывающим. Какое-то время он колебался, потягивая кофе, потом заговорил.
— Все флоты сталкиваются с кое-какими проблемами, — медленно сказал он. — Мой коллега, который занимался ими здесь, сейчас в отпуске: его заменяю я. Здесь описание человека в чёрном сюртуке с подзорной трубой, которого заметили на Мон Фарон сегодня поутру — он разглядывал портовые сооружения. Среднего роста, худой, очень светлые глаза, короткий парик, серые бриджи, говорит по-французски с южным акцентом. Он также беседовал с торговцем из Барселоны, любопытным типом — у него две фелюки во внутренней гавани.
— О, — вскричал Джек. — Это почти наверняка Стивен Мэтьюрин. У меня и сомнений нет — у него есть подзорная труба. Одна из лучших долландовских. Я уверен, что он забрался на Фарон утром, когда я ещё не встал — любоваться на своих драгоценных птиц. Он упоминал каких-то чудовищно редких трясогузок или синиц, что водятся здесь. Странно, — сказал он, от души рассмеявшись, — что он не поднялся в форт и не попросил разрешения воспользоваться их оптическими приборами. О нет, он самый простой малый на всём белом свете. Даю вам честное слово — он невероятно учёный, знает всех жучков и букашек на свете, и ногу вам может отрезать в мгновение ока — но его нельзя выпускать одного на улицу. Что же до портовых сооружений — он не в состоянии отличить фальшборт от гакаборта, а бонет от лиселя, а ведь я ему тысячу раз объяснял. Но он очень старается соответствовать, бедняга. А ваши слова о том, что он говорил с барселонским торговцем, подтверждают мою уверенность. На его языке, полагаю? Он жил в тех краях много лет и говорит на их lingo[31] как… ну, как местный уроженец. Мы как раз туда и направляемся — у него там имение — поедем, как только посетим Поркероль, чтобы посмотреть на какой-то диковинный кустарник, который растёт только на этом острове и нигде больше. Ха-ха-ха, — засмеялся он, и ему действительно было очень весело. — Подумать только: бедного старину Стивена чуть не повязали как шпиона! О Боже, ха-ха-ха!