— Я счастлив, что волчица тебя порадовала, — сказал наконец Джек голосом лунатика. — Наверное… наверное, они здесь большая редкость.
— Вовсе нет, дружище. Их тут штук двадцать — нельзя овец на ночь оставить. Нет. Её присутствие означает, что мы здесь одни. Вот этому я и радуюсь. Радуюсь. И всё же я думаю, нам надо спуститься к роднику: он вон под теми каштанами, на спуск уйдёт не более двух минут. Волчица может быть неопытной — видишь, вон она бежит в можжевельнике — а мне бы так не хотелось попасться теперь, когда мы уже дошли. Какой-нибудь случайный патруль, скорее douaniers[43], чем солдаты, какой-нибудь не в меру ретивый сержант с карабином. Подняться можешь? Боже, помоги мне — я едва ли.
Родник. Джек барахтался в нём, отмываясь холодной водой и песком; грязь уносило прочь потоком, а взамен прямо из скалы снова и снова текла свежая чистая вода. Джек блаженствовал, обсыхал на ветру и снова и снова погружался в воду. Его тело было мертвенно-белым там, где его не покрывали многочисленные ссадины, укусы и порезы; бледное, словно у трупа, лицо, отёкшее, распухшее от пота, поросло спутанной жёлтой бородой, покрасневшие глаза гноились. Однако в них светилась жизнь, сквозь физические страдания сиял искрящийся восторг.
— Ты сбросил от трёх до четырёх стоунов, — заметил Стивен, оценивающе глядя на его ляжки и живот.
— Уверен, что ты прав, — откликнулся Джек. — И девять десятых из них — в этой мерзкой шкуре; добрых три стоуна человеческого жира.
Кровоточащей ногой он пнул скомканную шкуру, пару раз обругал её и заметил, что, прежде чем её поджечь, нужно вытащить из неё бумаги.
— Как же она завоняет… Бог ты мой, как она уже воняет. Стивен, передай мне ножницы, пожалуйста.
— Возможно, шкура нам ещё пригодится, — сказал Стивен. — Давай-ка мы её скатаем и засунем под куст. Когда мы окажемся дома, я пошлю за ней.
— Далеко ещё до дома?
— Да нет же, — сказал Стивен, указывая на замок. — Он прямо под нами, примерно в тысяче футов отсюда — справа от того белой выемки на горе, это мраморный карьер. Хотя, боюсь, мы только добираться будем час … час до завтрака.
— Так это твой замок, Стивен?
— Именно, а это мой луг для выпаса овец. Только вот, — добавил он, разглядывая коровьи лепёшки. — Надо думать, эти французские мерзавцы из Ла Вей посылали свой скот сюда поедать мою траву.
ГЛАВА 5
Через три дня после прохождения тропика «Лорд Нельсон», судно Ост-Индской компании под командованием капитана Споттисвуда, возвращавшееся домой из Бомбея, попало в шторм, налетевший с запада; судно выстояло, но потеряло грот— и грот-брам-стеньги, всё что выше эзельгофта на бизань-мачте, при этом фок— и грот-мачты треснули, а такелаж крайне серьёзно пострадал. Кроме того, оно потеряло шлюпки, что были закреплены на запасном рангоуте, и большинство этого рангоута тоже; и учитывая, что дул ветер неблагоприятный для Мадейры, пассажиры в панике, а команда — на грани мятежа после длительного и неизменно неприятного плавания, мистер Споттисвуд изменил курс на Гибралтар, как раз у них под ветром, хотя, как и все другие капитаны, возвращавшиеся домой, испытывал крайнее нежелание заходить в любой военный порт по дороге. Как и ожидалось, из-за принудительной вербовки он немедленно потерял немало моряков английского происхождения — все отличные матросы — но, по крайней мере, отремонтировал корабль и в качестве слабого утешения взял на борт несколько пассажиров.
Первыми пассажирами, поднявшимися на борт, были Джек Обри и Стивен Мэтьюрин; приветствовал их сам капитан, во главе своих офицеров — отработанная церемония: компания обладала — по крайней мере, так хотелось думать её владельцам — некоторым особым положением, и её суда переняли немало обычаев Королевского флота. Кое-какие основания для этого действительно имелись: раскрашенные в шахматную клетку крышки орудийных портов, например, и в целом строгий облик судна убедили немало крейсеров противника в том, что перед ними военный корабль, и лучше попытать счастья где-нибудь ещё; но наличествовали и другие мелкие притязания, которые раздражали настоящих военных моряков, и королевские офицеры, оказавшись на борту судов компании, были склонны проявлять придирчивость. А за объектами придирок и ходить далеко не нужно: несмотря на чернокожих фалрепных в белых перчатках, приём вышел отнюдь неблестящим: такой сутолоки никогда не случилось бы на борту «Сюперба», например, на котором Джек до этого пообедал, и чьё гостеприимство всё ещё звоном отдавалось у него в голове, хотя идти он мог достаточно прямо. Он к тому же заметил чью-то сияющую широкую улыбку посреди этой сумятицы, сопровождавшуюся кивками и какими-то знаками, будто бы застенчивыми и в то же время фамильярными — от последнего он сразу немного подобрался. Он подчёркнуто вежливо заговорил с капитаном Споттисвудом, который про себя клял его за снисходительность, а затем, обернувшись в сторону широкой улыбки, наконец узнал её обладателя.