А пока они обитали возле Хита, в маленьком идиллическом коттеджике с зелёными ставнями и жимолостью над дверью — то есть, идиллическом в летнее время. Они сами вели хозяйство, соблюдая строгую экономию; и не было большего доказательства их дружбы, чем то, как её гармония выстояла против вопиющих различий в их домашних привычках. По мнению Джека, Стивен разводил дома жуткий бардак: его бумаги, огрызки засохшего чесночного хлеба, бритвы и подштанники размещались на его столе и вокруг него в непростительном беспорядке, а по виду его серого парика, который в настоящее время служил грелкой для молочника, можно было совершенно определённо сказать, что на завтрак он потреблял джем.
Джек снял сюртук, повязал поверх жилета и бриджей фартук и понёс тарелки в посудомоечную.
— Мои тарелка и блюдце ещё сгодятся, — заявил Стивен. — Я на них подул. И прошу тебя, Джек, — закричал он вслед, — оставь в покое кастрюльку для молока. Она совершенно чистая. Что может быть здоровее и чище, чем кипячёное молоко? Мне вытереть посуду? — спросил он через открытую дверь.
— Нет-нет, — воскликнул Джек, который уже видел, как это делается. — Тут места нет, а я почти закончил. Последи за огнём в камине, ладно?
— Мы могли бы что-нибудь сыграть, — сказал Стивен. — Фортепиано твоего приятеля более-менее настроено, и я нашёл немецкую флейту. Что ты там делаешь?
— Драю камбуз. Пять минут подожди, и я с тобой.
— Больше похоже на всемирный потоп. Эта нездоровая одержимость чистотой, Джек, эта скрупулёзная озабоченность грязью, — продолжал он, качая головой перед камином, — просто какое-то брахманское суеверие. Отсюда недалеко до безумия, до какотимии[59].
— Ты меня пугаешь, — сказал Джек. — Скажи, а это заразно? — добавил он, ухмыльнувшись про себя — впрочем, доброжелательно. — Итак, сэр, — появляясь в дверях со скатанным фартуком под мышкой. — Где ваша флейта? Что мы будем играть?
Он сел к маленькому фортепиано и пробежал пальцами по клавишам, напевая:
Псам испанским донам
Мало Порт-Маона.
Начали мечтать
И Гибралтар забрать.
— Они же мечтают его забрать? Гибралтар, я имею в виду. — Он перескакивал с одного мотива на другой, пока Стивен медленно свинчивал флейту; и в какой-то момент всё это бренчание вылилось в адажио сонаты Гуммеля.
«Это он из скромности так играет? — размышлял Стивен, осторожно затягивая резьбовое соединение. — Я готов поклясться, что он понимает музыку — хорошую музыку ценит превыше всего. Но вот он сидит и наигрывает эти слащавые безделицы, Иисус, Мария и Иосиф. А с инверсией будет ещё хуже... Уже хуже. Сентиментальное потакание своим слабостям. И старается он, и желание играть у него есть, и упорство; но даже из своей скрипки он не может извлечь ничего, кроме банальностей, разве что по ошибке. С фортепиано совсем беда, здесь ноты точные. Можно подумать, это девица играет, девица весом в шестнадцать стоунов. На лице выражение не сентиментальное, а страдальческое. Боюсь, он очень сильно страдает. Он играет как София — очень похоже. Он сам это понимает? Может, он сознательно ей подражает? Не знаю: в любом случае, их стили игры очень похожи — отсутствие у них стиля. Может быть, это неуверенность, убеждение, что они не могут выйти за определённые скромные пределы. Они очень похожи друг на друга. А раз Джек, который понимает музыку, может играть так по-дурацки — чего же ждать от Софии? Возможно, я её недооцениваю. Возможно, это тот случай, когда человека переполняют настоящие поэтические чувства, но они могут найти выход только в этих «И снова ты, моя цветущая лужайка» — каналы перекрыты. Боже, он действительно растроган. Надеюсь, эти слёзы не покатятся? Он лучшее на свете существо — я его очень люблю, но в конце концов, он всего лишь англичанин, не более — сентиментальный, слезливый.»
— Джек, Джек, — позвал он. — Ты ошибся во второй вариации.
— Что-что? — воскликнул Джек запальчиво. — Зачем ты мне помешал, Стивен?
— Послушай. Здесь надо вот так, — сказал Стивен, наклоняясь над клавиатурой и играя.
— Нет, не так, — закричал Джек, — Я правильно сыграл.
Он прошёлся по комнате, заполняя её своей массивной фигурой, кажущейся ещё больше из-за переполнявших его эмоций. Он посмотрел на Стивена странно, но, сделав ещё один-два круга, улыбнулся и сказал:
— Ладно, тогда давай просто импровизировать, как мы это делали у Крита, помнишь? С какой мелодии начнём?
— Ты знаешь «День святого Патрика»?
— Как это?
Стивен сыграл.
— Ах, это? Конечно, знаю — мы зовем её «Бекон с зеленью».
— Нет, от «Бекона с зеленью» мне придётся отказаться. Давай начнём с «Призрака чулочника» и посмотрим, как пойдёт.