Оставленные на середине борозды быки так возбудились от всей этой суматохи, что сами уже были готовы рвануть, куда глаза глядят. Но прежде чем они решились, всё уже закончилось. Пахарь вёл пристыженного мерина к краю поля, в то время как двое других поддерживали его седока с ободранной и окровавленной головой, с серьёзным видом слушая его объяснения. Мул брёл позади.
Мейпс-Корт был исключительно женской обителью — ни одного мужчины, кроме дворецкого и грума. Миссис Уильямс была женщиной — в силу естественного порядка вещей; но всё женское было в ней настолько преувеличенным и всеобъемлющим, что она оказалась почти лишена каких-то личных черт. К тому же она была простецкой женщиной, хотя её семья обладала кое-каким влиянием в округе и обосновалась здесь ещё со времен короля Вильгельма Оранского.
Было также сложно обнаружить какую-нибудь связь или фамильное сходство между ней и её дочерьми и племянницей, из которых и состояла её семья. Впрочем, фамильное сходство в этом доме никого особо не заботило — потемневшие портреты явно были куплены на аукционах, и хотя все её три дочери выросли вместе, в окружении одних и тех же людей, в одинаковой атмосфере надлежащего почитания богатства и статуса, а также вечного раздражения, которое не требовало причины для своего существования, но всегда было готово найти таковую за очень короткое время (горничную, надевшую в воскресенье серебряные украшения, обсуждали потом всю неделю), они были несхожи как характерами, так и внешне.
София, старшая, была высокой девушкой с широко расставленными серыми глазами, высоким гладким лбом и чудесно мягким выражением лица; с мягкими пушистыми волосами, ближе к золотистому цвету, и прекрасным цветом лица. Она была сдержанным созданием и жила больше какими-то своими мечтами, суть которых не поверяла никому. Возможно, именно бездумное благочестие матери рано внушило ей отвращение к взрослой жизни; но так или иначе, она выглядела гораздо моложе своих двадцати семи лет. Однако в этом не было ни притворства, ни кокетства: скорее, что-то неземное или священное. Ифигения перед письмом[6]. Ею восхищались, она всегда была элегантна, а будучи в настроении, выглядела довольно хорошенькой. Говорила она мало и в обществе, и дома, но была способна на неожиданно меткое замечание, реплику, которая обнаруживала в ней гораздо большую образованность и способность к рассуждению, чем можно ожидать от деревенского образования и безмятежной провинциальной жизни. Замечания такого рода обладают куда большей силой, будучи высказанными особой очень сдержанной, спокойной и даже немного сонной; это изумляло мужчин, которые знали её не слишком хорошо и болтали, не слишком заботясь о смысле произносимого, в полной уверенности в умственном превосходстве своего пола. Они смутно осознавали некую скрытую силу и связывали это с иногда возникавшим на её лице выражением тайной радости, удовольствия от чего-то, чем она предпочитала ни с кем не делиться.
Сесилия была куда более маминой дочкой: маленькая цыпочка с круглым лицом и фарфорово-голубыми глазами, очень любившая всячески завивать и украшать свои золотистые волосы; простенькая и глупенькая, всегда радостная, шумная, но с хорошим, незлобивым характером. Она очень любила мужское общество, мужчин любого вида и комплекции. В отличие от младшей сестры Фрэнсис — та была совершенно равнодушна к их поклонению: длинноногая нимфа, всё ещё получающая удовольствие от свиста и кидания камней в белок на каштане. Она была воплощением первозданной жестокости юности и в то же время завораживала, как спектакль. У неё были чёрные волосы, как у кузины Дианы, и глаза будто два огромных тёмно-синих таинственных омута, но она была так непохожа на двух других сестёр, словно принадлежала к другому полу. Всё, что у них было общего — грация молодости, открытая весёлость, прекрасное здоровье и по десять тысяч фунтов приданого.
При всех этих достоинствах было странно, что ни одна ещё не вышла замуж, особенно при том, что идея замужества дочерей ни на миг не покидала голову миссис Уильямс. Но недостаток мужчин — достойных доверия холостяков — по соседству, опустошительный эффект десяти лет войны и отказы Софии (ей несколько раз делали предложение) многое объясняли, а остальное следовало отнести на счёт скупости миссис Уильямс касательно условий брачного договора и нежелания местных джентльменов приобретать подобную тёщу.