— И ничего им не делается, — говорит Гарсия, глядя на эту чету, — знают, что можно есть, а чего — нельзя.
— Да, много здесь у вас всяких тварей, — откликается Нельсон, аккуратненько придерживая граненый стаканчик своими тонкими розовыми пальцами.
— Много? — улыбается пилот. — Да вы еще и сотой доли того, что здесь имеется, не видели. Вон, видал? — Он кивает головой на пекизейру, что растет против входа в «контору». — Там, в ее кроне, живет пара вампиров: самец и самка. Они уже два раза ночью сосали у меня кровь.
Наши физиономии вытягиваются, Гарсия смеется и говорит:
— А это совсем не страшно. И не больно. Только утром замечаешь ранку. Но вообще-то вампиры любят сосать кровь у куриц. Вы заметили, что в курятнике у Арари ограда двойная? Знаете почему? Это сделано для того, чтобы вампир не мог сосать кровь у птицы через ограду. Вот это действительно страшно: курица идет к нему как загипнотизированная. И стоит, не шелохнувшись, пока он сосет. Три таких «сеанса», и курица подыхает от потери крови.
— Негодяй! — вскрикивает Нельсон, хлопая себя ладонью по лбу. Под ладонью сплющился в пятне крови громадный комар.
— То-то, — назидательно ухмыляется Гарсия. — А вон погляди на него, — кивает он головой на индейского папашу, жующего мотылька. — Они не боятся москитов. Знаешь почему? Видишь, какой густой слой краски покрывает его тело? Москит вязнет в этой глине, а до кожи не достает.
— В Манаусе в Институте исследования Амазонии явидел коллекцию насекомых, где одних москитов было видов триста примерно, — говорю я.
— Да, не меньше, — соглашается Гарсия. — Этой твари у нас хватает. Но москиты — это еще что! А вот муравьи! Это действительно проклятье Амазонии. Я один раз чуть не помер от укуса «огненного муравья». Страшная вещь: вся кожа воспалилась, покрылась волдырями. Этих гадов и индейцы боятся. — Он выпивает полстаканчика кайпериньи, крякает и вытирает губы тыльной стороной ладони.
— А еще есть «сака-сая» — «снимай-одежду». Знаете, почему его так зовут? Когда этот черный муравей переселяется зимой, из-за наводнений, страшнее ничего быть не может. С его пути — а идет он сплошными потоками по несколько метров шириной — уходит все живое: звери, птицы, люди. И если на его пути оказывается человек, то остается только одна надежда спастись: снять скорее всю одежду и замереть неподвижно, пока этот поток идет через тебя. Знаете почему? Если пошевелишься, закусают насмерть.
— А змеи? — спрашивает Галон.
— Ну змеи — это не так страшно. Против них всегда существует какое-то средство. Марина сейчас имеет сыворотку, в случае укуса можно спастись. Если, конечно, будешь иметь ее с собой. Я знал одного охотника, его укусила сукури. У него не было сыворотки, и он выжигал укус головешкой.
— Спасся? — осведомляется Нельсон, уничтожая на своем лбу второго комара.
— Да. Только нога долго болела и осталась малость... того... парализованной. А тебя москиты что-то особенно любят?
— У меня голубая кровь, — ухмыляется Нельсон. — А вот им всем тут хоть бы что. Зато попробуй приучи индейцев к нашему бифштексу.
— А зачем? — спрашивает Орландо. Он уже выпил добрых полбутылки, лицо его раскраснелось и распухло. — Зачем приучать-то? Пусть себе живут, как жили, пусть едят, что хотят. Надо оставить их в покое. Чем меньше мы, белые, будем совать свой нос в их дела, тем лучше!
— Но вы же не будете отрицать, что наша цивилизация может все-таки принести им какую-то пользу? — говорит Нельсон, постукивая пальцами по серым доскам стола.
— Буду! Буду отрицать!
— Ну а ваша работа? Вы и Клаудио разве ничего им не даете?
— Эх, молодой человек, — качает головой Орландо. Мы здесь не для того, чтобы дать индейцам достижения пашей цивилизации, а для того, чтобы уберечь их от нее. Мы стремимся не мешать им, мы хотим дать им возможность жить их собственной жизнью. Той жизнью, которой они жили тысячелетиями. — Он хватает бутылку, наливает в свой стакан кайпериньи, берет его, но не выпивает, а продолжает торопливо говорить, размахивая стаканом и выплескивая кайперинью на стол. — Но мы, конечно, не остаемся пассивными. Мы стараемся облегчать их быт. Даем им кое-какие инструменты, орудия, посуду.
— Ага! — ухмыляется Нельсон. — Значит, вы все-таки что-то им даете от щедрот белой циливизации?
— Мы? Да что мы им даем? Мы просто...
— Орландо! Идите кушать! — кричит Марина. Орландо одним глотком допивает кайперинью, швыряет на стол стакан, встает и лезет за очками, которых в футляре, разумеется, не оказывается.