«Зачем?» — спрашиваю. «Хотелось бы познакомиться. Для нас это большая честь! Мы будем счастливы...» Одним словом, разливается передо мной канарейкой.
Ну ладно, пошел я к нему. Прихожу: стеклянная дверь, громадный зал с кондиционированным воздухом, прохладно, чисто, как в банке. Девочки бегают в таких мини-юбках, что голова кружится. Узнали, кто я такой, спустились, запрыгали. Берут под руки, воркуют: Сеньор Орландо! Какая честь! Патрон вас ждет. Будьте любезны, сеньор Орландо!»
Захожу я к нему. Кабинет не кабинет, а зал ожидания аэропорта. Международного аэропорта! Плакаты на всех языках: тут тебе и Мадрид, тут тебе и Новая Зеландия, не говоря уже о всяких там Буэнос-Айресах. Мебель вся из жакаранды. Диван такой, что на него без спасательного круга садиться страшно: утонешь.
Ну этот барбос, завидев меня, вскакивает из-за стола, семенит навстречу, чуть штаны не падают от спешки. Обнимает, словно самого сердечного друга. Посмотрел на одну девочку — сразу же появляется кофе и бисквиты. Посмотрел на другую — тут же появляется виски.
— Национальное? — осведомляется Нельсон.
— Еще чего? Конечно, шотландское! Протягивает мне девочка виски, вся так и извивается передо мной.
— Хорошо рассказываешь, Орландо, прямо хоть в мою теленовеллу тебя вставляй! — смеется Галон.
— ...Берет меня этот мерзавец под руку, усаживает в кресло. Ну я, конечно, молчу. А он начинает. Издалека. Сначала говорит о погоде, о том, о сем. Я пью виски и молчу. Тогда он постепенно заходит на посадку: начинает болтать о туризме, о красотах нашей великой Бразилии и все такое прочее.
Я молчу, хотя и понимаю, в чем дело. Виски, конечно, пью. И еще подливаю. Хорошее было виски у мерзавца.
Тогда он делает пристрелочный выстрел: «Нельзя ли иногда наведываться к вам, сеньор Орландо? С группой друзей?».
Я говорю, что на это есть соответствующие органы, которые разрешают визиты в Парк, в том случае, конечно, если эти визиты оправданны и целесообразны.
Он выслушал меня и снова начинает петь о величии Бразилии, о ее красотах, о национальном престиже и все такое прочее.
Я снова молчу. Тогда он говорит прямо: «Есть идея: построить небольшой домик около вас, сеньор Орландо, со всеми удобствами, с холодильниками и кухней. И... возить туда американцев».
Я смотрю на него и улыбаюсь. Тогда он плюет на дипломатию и предлагает мне войти в пай. Не помню, какой процент он мне предлагал. Большие деньги!
«И только для начала, — говорит, — а потом дело пойдет еще лучше».
— Ну и что? — спросил Нельсон.
— Что? Да ничего. Бить я его не стал. Встал, поблагодарил за виски и пошел.
Так что, друг мой Нельсон, эти все проекты не новость для нас. Тяжко только сознавать, что рано или поздно эти деятели своего добьются. Но за одно могу поручиться: пока я жив, никаких туристов здесь не будет.
— А потом? — спросил Галон.
— Что «потом»? Когда я помру? Эх, когда я помру... Ну ладно! О чем говорить! К тому времени, когда я помру, тут, может, и индейцев не останется. И незачем сюда будет возить туристов.
...Еще один день подходил к концу. Приближалась тревожная ночь. Собиралась гроза. На юго-востоке небо заволакивало. Изредка, словно пробуя свои силы, набегал ветер. Где-то над Шавантиной снова полыхали зарницы. Когда одна из них вспыхнула особенно ярко, Орландо вздохнул и сказал, что если опять снесет черепицу над сараем, где стоит движок, то этот удар по годовому бюджету Парка станет непоправимым.
САМАЯ ТРУДНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
После ужина начиналась обычно игра в карты. И сегодня, покончив с дискуссией о врачах и туристах-американцах, мы дружно усаживаемся вокруг вытертого после трапезы стола. Мы — это Орландо, Марина, Галон, Нельсон и я. Хотя партнеров было всего пятеро, игра эта называлась «восемь дураков». Была она запутанной, сложной, длинной. Правила ее объяснить, по-моему, невозможно. Усвоил я только одно: кто набрал сто очков — вылетает. Каким образом набирались очки, я до сих пор не понимаю. Несмотря на это, первым вылетел все же не я, а Орландо. Я вылетел вторым. В конце концов остались только Галон и Нельсон.
В разгар их ожесточенной дуэли появляется Кокоти и говорит, что Марину просят в «больницу»: какой-то старик кайаби отравился и страдает животом. Марина отправляется туда и через несколько минут присылает Кокоти с просьбой к Нельсону: подойти тоже.