— Вы когда его в последний раз кормили? — спросил он эту наглую сучку.
— А что — их надо кормить? — казалось, она впала в умственный ступор.
— Да. Не так часто, как живых, но кормить их всё равно надо. И подбирать за ними потом псевдокакашки, — не отказал он себе в удовольствии немного потроллить эту дуру. — Вы же не скажете, что вы такая дура, что не прочли инструкцию?
6
— Я бакалавр филологических наук, — сказала она. — А в технике действительно не разбираюсь. Не моё это…
Он почувствовал себя свиньёй:
— Простите. Но они не совсем техника. Они в каком-то смысле живые.
— Мы все в каком-то смысле живые, — сказала она. — И в каком-то смысле разумные.
Потом добавила:
— Вы быстро добрались. У меня не было времени переодеться. Мне неловко перед вами в такой одежде.
Он спросил:
— Вы сказали филология. Иностранные языки?
— Нет, скорее, литературоведение. Я специализируюсь на творчестве одного писателя, начала двухтысячных. Он известен под сетевым ником Фидель.
— Никогда не слышал о таком.
— Это не удивительно. Он запрещён у нас. Было специальное постановление Общественного совета по морали и этике. Его книги внесли в список запрещённой литературы.
— Какой смысл заниматься тем, что запрещено?
— Ну, исследовать творчество они не запретили. Во всяком случае, пока. Вы не возражаете, если я переоденусь? Мне не по себе в таком виде перед…
«Интересно, перед кем?» — подумал он. — «Кто я для неё? Кем я мог бы быть для неё, если бы мы познакомились поближе? Наверное, другом-технарем, которому она звонила бы, когда фототрофный кактус на микрочипах отказывался бы зацветать».
Она, немного помолчав, добавила:
— Вы ведь не откажетесь мне в двух словах объяснить, как надо обращаться с ней?
И она движением подбородка показала на свой псевдоморф, продолжавший всё так же неподвижно сидеть на полу в гибернационном состоянии.
— Ладно, — ответил он. — На сегодня я уже закончил работу.
— Вот и отлично! — улыбнулась она и вышла из комнаты.
Он вздохнул. Потом достал из своего рюкзачка с инструментами недоеденный бутерброд и положил его перед «собакой». Псевдоморф активизировался, и Ивану на миг показалось, что тот испытывает к нему благодарность. Но это была, конечно же, иллюзия.
7
Москва-Сити блистал огнями и гремел петардами. Фейерверки подрывались с таким размахом, что казалось, будто вернулась новогодняя ночь. А это был всего лишь вечер пятницы. Толпы разряженных людей слонялись по улицам, лавируя между машин, навечно застрявших в одной гигантской пробке, где большая часть машин стояла то ли на вынужденной парковке посреди улиц, то ли была просто брошена отчаявшимися владельцами, то ли сломалась посреди дороги, то ли все вместе. Пробки давно уже перестали быть транспортной проблемой, слившись в одну большую транспортную катастрофу, и дополнив все прочие катастрофы — жилищную, медицинскую, образовательную, коррупционную, политическую, инфляционную, этническую, экономическую, демографическую, и ещё вечную давку в метрополитене. Если у кого, конечно, ещё были деньги на метро.
Но в пятничный вечер всем было насрать на катастрофы и недоедание. Потому что надо было весельем убить в себе вечный и застарелый страх. Страх перед потерей работы, и страх перед работой. Страх одиночества, и страх многолюдства и толпы. Страх за будущее, и страх наступления неминуемого будущего. Страх зайти в веселии слишком далеко, и страх недополучить веселья.
Великая блудница, лишённая здорового страстного секса, Пост-Москва бурлила похотью, на которую вечно не хватало времени, денег и желания, кроме одного вечера в неделю, когда народом овладевало массовое безумие, и коллективный гипноз толкал в спину и нашёптывал в уши одно и то же — здесь и сейчас будет весело!
Знаменитые московские небоскрёбы с абсурдными очертаниями, кое-как встроенные между особняками и полуразвалившимися жилыми зданиями, сверкали своими стёклами от салютов и фейерверков, которые грохотом заглушали канонаду, доносившуюся с Периметра. И это абсолютно никого не ебало.
Иван со своим рюкзачком пробирался сквозь толпу, стараясь держаться подальше от шумных кампаний. Меньше всего ему хотелось сейчас развлечений. Он старался сохранить в себе ощущение удивительной простоты и честности, ощущение, возникшее во время разговора с Дашей — так звали его последнюю клиентку. И поэтому, когда на его пути раздались крики, он машинально свернул в сторону, но обойти привычное побоище право-активистов с гомосексуалист-асами было не так-то просто. Лохматые и бородатые активисты в чёрных одеждах схватились в рукопашную с перекачанными и переанаболенными новейшими препаратами гомосексуалистами. Кажется, на этот раз удача — или евразийский толер-бог — отвернулась от служителей культа толерантного старостианства. Или же препараты у гомосексуалист-асов были по-настоящему качественными и анаболичными.