Выбрать главу

Виктор Кочетков

 

 

                                                                                Пост

                                    

                                                                                                  

  Стояли лютые крещенские морозы. Термометры зашкаливали за минус тридцать. Город–остров Кронштадт, главная морская база Балтийского флота, таял в густом морозном мареве. Корабли стояли оледеневшими призраками, и лишь юркие ледоколы разламывали массив льда, очищая фарватер. Финский залив замерзал, Нева вливала в него много пресной воды, и зима приносила проблемы флоту. На горизонте неясной тенью, словно мираж, лежал, протыкая шпилями тревожное январское небо, Ленинград.

Шел второй год перестройки, страна разоружалась, народ постепенно дичал от постоянного отсутствия необходимых продуктов, но его регулярно поддерживали ускорением, и кормили гласностью.

Матрос первого года службы – Алексей Маркс, нес караульную службу, охраняя минно–торпедный склад. Весь Кронштадт был буквально набит военными арсеналами, в каждом учебном отряде и воинском подразделении хранились горы боеприпасов.

 Дежурный по части, капитан второго ранга Пасюта, лично инструктировал караул, проверял знание устава, внимательно осматривал боевое оружие. Пронзительными, въедливыми глазами, вглядывался в лица матросов, ища непорядки в обмундировании. Все было хорошо. В караул заступали только проверенные, надежные бойцы, обязательно комсомольцы. Все они были отличниками боевой и политической подготовки, имели безупречную биографию, и полностью одобряли линию коммунистической партии.

Постояли на колючем ветру, выслушали последние инструкции, и заступили на вахту. Согласно уставу Караульной службы, из-за сильных морозов, стояли по одному часу. Лехе досталась смена с 01 до 02 часов. Пасюта предупреждал всех о возможности диверсионных инцидентов, пугал шпионами, призывал к постоянной бдительности.

Алексей был тертый калач, в карауле уже восемнадцатый раз. Никогда ничего не случалось, да и не помнил никто, чтобы что-то, когда-то произошло здесь, в центре Ленинградской военно-морской базы. Да и кому нужны эти старые, списанные торпеды и глубинные бомбы?

Тревожная темная ночь растворяла в себе блеск далеких, мерцающих в невообразимой дали, загадочных звезд. Сбоку повисло яркое лицо луны, освещая призрачным светом промерзший город. Алексей брел по очищенной от снега короткой дорожке, десять метров туда, десять метров обратно. Прятался в будку, прислоняясь к полосатым столбам. Нес службу.

 Одетый в гигантских размеров дубленый тулуп, огромные, белые валенки, завязав шнурки шапки–треуха, выставив автомат, и размахивая руками в тройных однопалых рукавицах, пытался согреться, напоминая замерзшего почтальона Печкина.

Хотелось, чтобы скорее кончилась смена, ворваться в натопленное караульное помещение, напиться горячего чая, и грохнуться спать. Леха поправил маленький транзисторный радиоприемник, зажатый между ухом и шапкой, чуть добавил громкость. Передавали «полевую почту Юности». Кто-то пел сладеньким голосом о Вологде, знакомая назойливая мелодия заполняла мозг. Пели про любимую и палисад.

 – Гнатюк, что ли? – пронеслось. – Чтоб ему провалиться… - Леха страдал. Но песен больше на радиоволнах не передавали, и он смирился.

Было тихо, легкий морозный ветерок мел поземкой, слегка завывая между забором и складом. Быстрая легкая тень метнулась прочь. Алексей напрягся, насторожился, тревожно сжался. Услышал душераздирающий кошачий крик, и сразу успокоился.

– И мороз им нипочем, – подумал. – Вот же склад, – мысли текли вяло, - ну куда столько оружия наделали, всю землю взорвать собираются, что ли? Хотя говорили, что одного лишь этого склада хватит, чтобы отправить весь остров в преисподнюю. А сколько их здесь? Ну, зачем все это? Был бы сейчас дома, зажигал с друзьями. Девчонки знакомые остались. Он тут, а они веселятся,  думают о будущем, влюбляются…

А какое будущее у меня? Служить еще более двух лет, с  ума можно сойти за это время. Леха вспомнил сборный пункт в родном сибирском городе, первые месяцы службы…

Болтался он на этом пункте уже больше месяца. Постоянно убегал домой, гулял с друзьями, никак не мог навеселиться. Но деньги кончались, мать волновалась, он вновь возвращался, узнавал, что его команда уже ушла, получал выговоры от военкома, торчал там пару дней, и опять смывался. Служить не хотелось, но понимал, что деваться некуда. Пытался попасть на два года, писал рапорты, просил отправить его в Афганистан, выполнять интернациональный долг. Ничто не помогало, никуда его не брали. Договорился с офицером из стройбата, сунул ему литр водки. Тот взял, обещал помочь, но не смог.

Все это уже так надоело, что приняв вечером изрядное количество спиртного, мучаясь утром с жестокого похмелья, услышал, как кто-то выкрикивает его фамилию, и пошел на зов. Не заметил, как оказался в самолете.

В части на него сразу обратил внимание старший лейтенант Задирака - замполит роты, нервный молодой офицер, с тонким интеллигентным лицом. Временами по его несильному телу пробегали малозаметные судороги, он кривился, закидывал в рот какие-то пилюли, и был склонен к падучей. Видимо Маркс, привлек его из-за своей редкой фамилии. Когда-то, очень давно, дедушка Арнольд назвал, скорее в шутку, своего сына, Лехиного отца, Карлом. А может далеко в будущее глядел дед. Великого ума был человек. Обрусевший немец, предки которого еще при царях, осваивали Поволжье. Потом Усатый черт сослал всех немцев, кто не погиб, в Сибирь, а там уже они пустили корни, перемешались, и спокойно жили и работали во славу социализма.

Старлей заманил его в свой кабинет, стал пытать о политических взглядах, видимо убеждая себя в чем-то. Леха вспомнил, как на гражданке работал одно время в заводской газете «Гудок пролетариата», собственным корреспондентом, показал просроченное журналистское удостоверение. Сказал, что вел рубрику «Партия и молодежь», писал статьи, и даже сам главный редактор, товарищ  Забурдаев, наградил его почетной грамотой и переходящим вымпелом «Лучший журналист месяца».

Задирака обрадовался страшно… Тело забила мелкая судорога, он уважительно смотрел на Алексея. Маркс вспомнил о падучей, немного оробел…