Или возьмем войну в Ираке: в стране надолго воцарился хаос, из Ирака бежало более двух миллионов человек. Такого рода политический кризис, несомненно, должен был распространиться на другие области жизни. Но каждый, кто путешествовал по Ближнему Востоку в последние годы, был потрясен тем, насколько незначительным оказалось влияние ситуации в Ираке на этот регион. Куда бы вы ни приезжали, люди гневно осуждали внешнюю политику Америки. Но где же реальные признаки нестабильности? Большинство ближневосточных стран - например, Иордания, Саудовская Аравия, Египет - переживают экономический бум. В Турции, которая граничит с Ираном, с начала войны среднегодовой прирост составил более 7 процентов. В Абу-Даби и Дубае продолжают строить захватывающие дух небоскребы - как будто все это происходит на другой планете, а ведь они находятся всего в часе лета от Багдада. Те же страны, которые ввязались в иракский кризис, - Сирия и Иран - находятся в стороне от мировой экономики, и потому терять им было практически нечего.
Чем же объясняется это несоответствие между политикой, которая движется по нисходящей спирали, и экономикой, которая при этом остается сильной? Во-первых, к калейдоскопу плохих новостей стоит присмотреться повнимательней. Может показаться, что мы живем во времена безумного насилия. Однако не верьте всему, что вы видите по телевизору. Наше первое впечатление - ложное. На самом деле война и организованное насилие в последние двадцать лет резко пошли на спад. Тед Роберт Карр и команда исследователей из Центра международного развития и управления конфликтами университета Мэриленда внимательно изучили все данные и пришли к следующему выводу: «Общий размер мировых военных конфликтов [с середины 1980-х] снизился более чем на 60 процентов, упав к концу 2004 года до самого низкого с конца 1950-х годов уровня»[1]. Применение силы в годы холодной войны неуклонно росло - между 1950-ми и ранними 1990-ми этот показатель вырос в шесть раз, достигнув своего пика накануне распада Советского Союза в 1991 году, и «уровень военного противостояния между государствами и внутри самих стран в первые десять лет после окончания холодной войны сократился почти вполовину». Гарвардский профессор-эрудит Стивен Пинкер считает, что «сегодня мы живем, возможно, в самые мирные за весь период существования человечества времена»[2]. Одной из причин несоответствия между реальностью и нашими ощущениями может быть то, что как раз в это время мы пережили революцию в информационных технологиях: новости со всего света поступают к нам мгновенно, безостановочно, и выглядят они весьма ярко. Мгновенная доступность образов вкупе с интенсивностью круглосуточного новостного цикла порождает постоянную гиперболизацию. Каждый погодный катаклизм - это «ураган века». Каждая взорвавшаяся бомба - это горячая новость. И разместить все эти новости в надлежащем контексте трудно, потому что мы еще не привыкли к информационной революции. В 70-х нам не показывали ежедневных репортажей о том, как в Камбодже было уничтожено почти два миллиона человек, мы почти ничего не знаем о миллионе человек, сгинувших в песках ирано-иракской войны 80-х. Даже в 90-е не много мы видели репортажей о войне в Конго, а ведь в ней тоже погибали миллионы. Но сегодня мы практически ежедневно смотрим прямые трансляции о последствиях взрывов самодельных бомб, машин, пущенных ракет - это, несомненно, трагические события, но в их результате число жертв часто не превышает десяти человек. Хаотичность террористических атак, их нацеленность на гражданское население, легкость, с которой можно проникнуть в современные общества, лишь усиливают наше беспокойство. После каждой террористической атаки люди говорят: «Там могли оказаться и мы».
Нам кажется, что мы живем в крайне опасном мире. Но это не так. Шанс погибнуть в результате применения организованного насилия любого рода ныне мал, и этот шанс становится все меньше. Войны между большими странами становятся все менее вероятными, а к максимальным жертвам приводят именно такие конфликты.
Я не верю в то, что война «вышла из моды», и в прочие глупости такого рода. Человеческая природа остается такой, какой она есть, такова же и международная политика. История знает периоды затишья, которые затем сменялись чудовищными кровопролитиями. И зло измеряется не только количеством жертв. Уничтожение людей в бывшей Югославии в начале 90-х - заранее продуманное, систематическое, имеющее под собой религиозную мотивацию, - сделало эту войну, число жертв которой составило двести тысяч человек, проявлением исключительного морального цинизма. Варварство «Аль-Каиды» - хладнокровие, с которым они рубят головы, расчетливость, с которой они целятся в невинных, - отвратительно, несмотря на относительно небольшое число жертв.