— Мистер Ратов?
— Это я.
— Разрешите представиться — инспектор следственного отдела Скотланд-Ярда Грант. Могу я поговорить с вами пару минут?
— Все со мной разговаривают, — сказал самодовольно Серж. — Чем вы хуже других.
— Я насчет Лесли Сирла.
— Ах да. Он ведь утонул. Отлично!
Грант выступил было с похвалой сдержанности.
— Ха, сдержанность! — протянул Серж. — Буржуазный предрассудок.
— Насколько я понимаю, у вас с Сирлом произошла ссора.
— Вовсе нет.
— Но…
— Просто я плеснул ему пивом в физиономию.
— И по-вашему, это не ссора?
— Разумеется, нет. Ссорятся люди одного уровня, равные, одного ранга, так сказать. Порядочные люди со всякой шушерой не ссорятся. Мой дед в России просто приказал бы его выпороть. Но мы находимся в Англии, к тому же эпохи упадка, так что я просто плеснул в него пивом. Это хотя бы жест.
Когда впоследствии Грант передал этот разговор Марте, она сказала: «Не могу себе представить, что бы он делал без своего русского деда. Родители увезли Сержа из России, когда ему было всего три года, он ни слова по-русски не знает и к тому же наполовину неаполитанец, но все его завиральные идеи зиждутся на этом дедушке из России».
— Поймите, — терпеливо произнес Грант, — полиции приходится просить всех, кто знал Сирла, дать подробный отчет о том, что они делали в среду вечером.
— Неужели? Ведь так от скуки можно пропасть. Все по регламенту. Все так ограниченно. Так примитивно, — Серж превратился в семафор: двигая руками, как марионетка, он стал пародировать движения полицейского, регулирующего уличное движение. — Скучно! Очень скучно! Просто и ясно, но искры Божьей не требуется.
— Где вы были в среду вечером с девяти часов и далее? — спросил Грант, решив, что косвенные вопросы — пустая трата времени.
— Я танцевал.
— В сельской управе?
Серж выглядел так, будто вот-вот упадет в обморок.
— Вы предполагаете, что я, Серж Ратов, мог принять участие в их топтании?
— Где же вы тогда танцевали?
— У реки.
— Что?
— Я создаю хореографию для нового балета. Весенним вечером у реки меня просто разрывает от идей. Они бьют из меня фонтанами. Там удивительный воздух — я от него просто пьянею. И способен создать нечто гениальное. Сейчас у меня появилась чудесная идея — сочетать шум реки с музыкой Машако. Начинается это с…
— В каком месте реки?
— Что?
— Где находится это место?
— Откуда я знаю. Воздух везде одинаков.
— Ладно, тогда скажите — было это вверх по реке от Сэлкота или вниз?
— Вверх. Вне всякого сомнения.
— Почему «вне всякого сомнения»?
— Мне нужны простор и ровная поверхность, чтобы танцевать. Вниз по реке от деревни сплошь крутые берега и унылые поля, засеянные корнеплодами. Корни! Грубые, пакостные штуковины. Они…
— Могли бы вы опознать место, где танцевали в среду вечером?
— Опознать?
— Указать мне его.
— Но как я могу? Я же никогда не помню, где это было.
— Не видели ли вы кого-нибудь, пока находились там?
— Никого, стоящего упоминания.
— Стоящего упоминания?
— Бывает, что я спотыкаюсь о парочку, лежащую в траве, но они — как это говорится — входят в пейзаж. Не стоят упоминания.
— Тогда, может, вы помните, в котором часу вы ушли с берега в среду вечером?
— О да! Это я отлично помню.
— Когда же это было?
— Когда упала звезда.
— В котором это было часу?
— Почем я знаю! Я терпеть не могу падающие звезды. Меня с души воротит, когда я на них смотрю. Хотя в тот раз у меня мелькнула мысль, что неплохо бы завершить мой балет падучей звездой. Знаете, прыжком «Spectre de la Rose»[5]. Это всколыхнет Лондон. Покажет им, что я еще способен…
— Мистер Ратов, скажите мне, как, по-вашему мнению, мог очутиться в реке Лесли Сирл?
— Очутиться? Упал в нее, наверное. Такая жалость. Произошло загрязнение среды. Река прекрасная, и ее нужно беречь для прекрасного. Офелия! Шэллот! Как по-вашему, можно поставить балет «Шэллот»? Передать в танце все, что она видит в зеркале? Неплохая мысль, а?
Грант махнул рукой.
Он оставил машину на прежнем месте и пошел по улице туда, где, нарушая гармонию розовых, желтеньких и светло-зеленых коттеджей, высился облицованный гладким камнем фасад Хором. Дом стоял в ряду с остальными, но к парадной двери нужно было подняться на три ступеньки. Впечатление было, что он в силу врожденного достоинства слегка отстраняется от повседневных забот. Потянув за ручку до блеска начищенного бронзового звонка, Грант не преминул помянуть добрым словом человека — каким бы он ни был, — по воле которого было восстановлено это строение. Он сохранил здание, не делая попыток вернуть ему первоначальный вид и, таким образом, превратить в музейный экспонат. И в то же время повесть прошедших веков, начиная со стертого подошвами всадников камня у подъезда и кончая вот этим бронзовым звонком, была у всех на виду. На то, чтобы вернуть ему былое величие, было, очевидно, истрачено очень много денег, и Грант подумал, что, быть может, Тоби Таллис уже тем оправдал свое существование, что спас от разрушения Хоромы.