Марта, актриса, подождала, чтобы вернулась тишина, и, будучи еще и художником в душе, нарушать ее не стала.
Дрова в камине, потрескивая, меняли положение, все новые язычки пламени вырывались наружу, а Грант все лежал не шевелясь в своем кресле и думал об Эмме Гарроуби.
И еще о двух обстоятельствах, неизвестных Марте.
Странно, что та, на кого падало подозрение Марты, оказалась пространственно связанной с двумя необъяснимыми моментами дела: с перчаткой, найденной в ящике Сирла, и пустотой в ящике для фотографических принадлежностей.
Эмма. Эмма Гарроуби. Женщина, воспитавшая младшую сестру и, когда та высвободилась из-под ее крылышка, вышедшая замуж за вдовца с ребенком; она направляла все свои мысли и чувства вглубь на единственный объект так же естественно, как Тоби Таллис рассредотачивал свои интересы вширь. Она так и сияла, превратилась в «ходячую рождественскую елку», узнав об обручении; и с того момента (с тех пор прошло пять месяцев, как он случайно выяснил, а вовсе не двенадцать) ее первоначальный восторг разросся, умножился и перешел в нечто гораздо более внушительное — сознание выполненного долга, уверенность в завтрашнем дне. Помолвка их выдержала проверку временем и легкими душевными встрясками. Неизбежные в течение этих пяти месяцев легкие удары не возымели никакого действия на их отношения, и Эмма, по-видимому, привыкла к мысли, что никакая опасность им не грозит.
И тут, как сказала Марта, явился Лесли Сирл.
Сирл с его обаянием, неизвестно откуда взявшийся. Сирл, казавшийся совсем не похожим на других. Этот современный баловень судьбы ни у кого не мог бы вызвать такого мгновенного неприятия, как у Эммы Гарроуби.
— Что могло бы заполнить пространство в десять с половиной дюймов на три с половиной и на четыре? — спросил он.
— Щетка для волос, — ответила Марта.
Грант вспомнил, что у психологов была такая забава — на заданный вопрос испытуемый должен произнести первое, что придет в голову. В общей сложности может неплохо сработать. Прежде с тем же вопросом он обратился к Биллу Мэддоксу, и тот, не задумываясь, сказал «гаечный ключ», совсем как Марта, ответившая «щетка для волос». Уильямс, в свою очередь, предложил кусок мыла.
— А еще что?
— Набор домино. Коробочка с конвертами? Нет, пожалуй, маловато. Несколько колод карт? Достаточно карт, чтобы обосноваться на необитаемом острове. Ножи и вилки. Серебряные ложки? А что, кто-то позарился на фамильное серебро?
— Нет. Просто меня интересует одна вещь.
— Если это триммингсовское серебро, то плюнь! На аукционе за него и тридцати шиллингов не дадут, — она непроизвольно окинула взглядом столик у себя за спиной и самодовольно отметила изысканную простоту собственной старинной столовой утвари.
— Скажи мне, Алан, это не будет нарушением профессиональной этики, если ты ответишь на один мой вопрос — кто у тебя фаворит? Кого ты прочишь на эту роль?
— Какую роль?
— Убийцы.
— Это было бы нарушением профессиональной этики. Но я не считаю, что с моей стороны будет так уж нескромно сказать тебе, что, по-моему, такового не существует.
— Что! Ты правда думаешь, что Лесли Сирл все еще жив? Почему?
«И действительно, почему?» — спросил он себя. Что именно во всей этой ситуации дало ему ощущение, что он присутствует на спектакле? Ощущение, что он отодвинут в партер и от настоящей жизни его отделяет оркестровая яма? Помощник комиссара сказал ему однажды в редкую минуту откровенности, что, по его мнению, он обладает самым ценным для своей работы качеством — интуицией. «Только не поддавайтесь ей безоглядно, Грант, — сказал он. — Не забывайте о доказательствах». А может, в этом случае он как раз и поддался безоглядно своей интуиции? Девяносто девять шансов из ста, что Сирл упал в реку. Все говорит за это. И, не будь той ссоры с Уитмором, Грант никогда и не взялся бы за это дело; оно рассматривалось бы как самый обыкновенный случай в полицейской практике: «Пропал без вести — по всей вероятности, утонул».
И все же. И все же. Вот так видишь, вот так не видишь — приговаривали старые фокусники, показывая фокус. Эта приговорка не давала ему покоя.
Полубессознательно он повторил ее вслух.
Марта посмотрела на него.
— Фокус? — сказала она. — Кто показал? Какой?
— Не знаю. Я не могу отделаться от чувства, что меня дурачат.