— Откуда вы знаете, что это был именно он? — спросил Риттер.
Я сказал, что Бенни сам лично вернул награбленное добро, за исключением сережек с крупными бриллиантами, красовавшихся в ушах особы, с которой он в настоящее время сожительствует. После этого я тихонько и ласково, тоном ведущей «Детского часа», пожелал ему: «Доброй вам ночи!» — и повесил трубку. Знаете, он, наверное, уже успел настрочить статью по поводу бедного безвинного Бенни — так он расстроился. Писатель, должно быть, чувствует себя довольно глупо, написав что-нибудь, что никому не нужно.
— Вот погоди, ограбят его квартиру, — сказал Грант, — и примчится к нам мистер Риттер, требуя голову преступника.
— Тут вы правы, сэр. Забавно все-таки. Когда что-то случается с кем-нибудь из них, тут уж держись! Есть что-нибудь из Сан-Франциско?
— Пока что нет, но сообщения можно ждать с минуты на минуту. Хотя сейчас это, наверное, не так уж важно.
— Нет, конечно. Как тут не вспомнить записную книжку, которую я заполнил интервью с уикхемскими автобусными кондукторами! Только на выброс и годится.
— Никогда не выбрасывай никаких записок, Уильямс.
— Хранить семь лет, для чего-нибудь да пригодятся?
— Если хочешь, храни их для своей автобиографии, но храни обязательно. Я очень хотел бы, чтобы ты вернулся сюда, но в настоящее время оснований для этого нет. Вся моя работа заключается в том, что я мерзну у реки.
— Надеюсь, сэр, что до вечера что-нибудь обнаружится.
— Надеюсь и я. В буквальном смысле!
Грант повесил трубку и снова пошел на берег. Толпа слегка поредела; люди стали расходиться по домам, где их ждал воскресный ужин с чаем, но довольно большая группа тех, кто с удовольствием посидит голодным, лишь бы увидеть, как из реки вытаскивают мертвое тело, еще оставалась. Грант смотрел на их посиневшие кретинические лица и в который раз, с тех пор как стал полицейским, задумался над тем, что, собственно, возбуждает у людей нездоровое любопытство. В одном он был совершенно уверен: если завтра возобновятся публичные казни, число зрителей превзойдет все ожидания.
Роджерс уехал обратно в Уикхем, но тут появились газетчики: и местный репортер, и представитель в Кроуме нескольких ежедневных газет. Всех интересовало, почему реку тралят вторично. Явился также Старейший Житель. Нос и подбородок у него сошлись настолько, что непонятно было, как он бреется. Старик был глуп и хвастлив, но здесь, среди этих людей, его слово было весомо. Он олицетворял Народную Память! И, естественно, требовал к себе почтения.
— Никакого толка тралить ниже деревни, — сказал он Гранту тоном старшего садовника, отдающего распоряжения младшим.
— Никакого?
— Да. Никакого. Она там все утягивает на дно. В ил.
Под словом «она», очевидно, подразумевалась река.
— Почему?
— Ход она там замедляет. Устала будто. И роняет все. А поворот сделает на полдороге к Уикхему и снова будто с цепи срывается, все будто ей легко и весело. Да! Вот она как себя ведет. Сначала сбросит все, что несла, в ил, потом недолго течет себе спокойно, по сторонам посматривает — заметили люди, что она сотворила, или нет, а потом — гоп! И скорей вперед к Уикхему, — глядя на Гранта, старик прищурил на удивление ясный голубой глаз. — Хитрюга! — сказал он. — Вот она кто — хитрюга!
Роджерс еще раньше говорил, что не стоит тралить реку ниже Сэлкота, и Грант принял суждение местного обитателя, не спрашивая объяснений. И вот теперь получил его — от Народной Памяти.
— И вообще-то в этом тралении не много толку, — заявила Народная Память, пренебрежительным жестом смахивая с конца носа капельку.
— Почему? Вы не верите, что тело там?
— Ну, как… Тело, конечно, там. Но вот ил, он если и отдаст что-нибудь, так только когда сам захочет.
— А как по-вашему, когда это может произойти?
— Ну и через тысячу лет, а может, и завтра. Он ведь знаешь как затягивает. Как трясина. Когда мой прадедушка еще мальчонкой был, у него барашек сбежал с берега в воду. Там совсем мелко, его видно было, да только прадедушка побоялся войти в реку и вытащить его. Побежал домой. Дом-то рукой подать от реки. Попросил отца выйти помочь. А ил-то уж засосал барашка. Засосал, не успел он обернуться. И следа от него не осталось. Они грабли принесли, прогребли это место — и ничего. Ил уже утащил его. Каннибал этот ил, вот он кто. Каннибал, и все тут.
— Но вы говорите, иногда он возвращает свои жертвы?
— Что? Да. Случается.