— Правильно. На мне было выворотное непромокаемое пальто.
— Специально для этого случая приобретенное?
— Нет. Я купила его давным-давно, чтобы разъезжать налегке. В нем я могла ночевать на открытом воздухе, а днем, вывернув, съездить на званый чай.
— Мне немного досадно, что именно я со своим стремлением помочь незваному гостю, оказавшемуся среди незнакомых людей, способствовал успеху вашей мистификаций. Отныне я пальцем не пошевелю ради незнакомого человека.
— Вы это так восприняли? — медленно сказала она. — Как мистификацию?
— Давайте не будем торговаться из-за слов и вернемся к сути дела. Я не знаю, как воспринимаете свой поступок вы сами. Но это самая настоящая мистификация, причем достаточно жестокая. У меня сложилось такое впечатление — у вас был замысел или выставить Уолтера Уитмора дураком, или поставить его в очень трудное положение.
— Ничего подобного, — сказала она просто. — Я замышляла убить его.
Эти слова прозвучали так искренне, что Грант даже встал.
— Убить его? — повторил он, внимательно вглядываясь в нее, забыв легкий тон.
— Мне казалось, что такие люди не должны жить, — сказала она.
Она приподняла стоявшую у нее на коленях кофейную чашку, чтобы поставить ее на стол, но рука ее так дрожала, что ей это не удалось.
Грант подошел к ней, осторожно взял чашку и поставил на место.
— Вы возненавидели его за то, что, как вам казалось, он позволял себе по отношению к Маргрит Мерриам? — спросил он.
Она кивнула. Пытаясь утишить дрожь лежащих на коленях рук, она изо всех сил стиснула их.
Он помолчал. Как странно думать, что эта хитрая затея, принятая им за остроумный способ покончить с маскарадом, была на самом деле хорошо продуманной операцией по заметанию следов преступления.
— И что же заставило вас передумать?
— Как ни странно, началось все с одной пустяшной фразы, сказанной Уолтером. Это было в тот вечер, когда Серж Ратов закатил скандал в пивной.
— Какой фразы?
— Уолтер сказал, что, обожая кого-то так, как Серж, человек теряет рассудок. Это заставило меня слегка задуматься, — она помолчала. — И потом, мне понравилась Лиз. Она оказалась совсем не такой, как я ее себе представляла. Я видела в ней девушку, укравшую у Маргрит Уолтера. А в действительности Лиз совсем не такая. И это тоже немного смутило меня. Но по-настоящему остановило меня… это то… это то…
— Вы узнали, что той, кого вы так любили, на самом деле не существовало.
На мгновение она задержала дыханье.
— Не представляю, как вы догадались, — сказала она наконец.
— Но так это или не так?
— Да, да! Я узнала… Видите ли, никто не знал о нашем с ней родстве, и люди говорили о ней в моем присутствии свободно. Особенно Марта. Марта Холлард. Как-то раз после обеда я провожала ее домой. И то, что я услышала от нее, просто потрясло меня. Я всегда знала, что Маргрит распущенная и своенравная… Но человеку гениальному это простительно, и, кроме того, она казалась… такой ранимой, что все это вы невольно прощали…
— Да, я понимаю.
— Но та Маргрит, которую знали Марта и другие, была мне совершенно незнакома. Вряд ли я привязалась бы к ней так, если бы… Помню, я наконец сказала — «По крайней мере она жила», на что Марта возразила: «Беда в том, что она другим жить не давала. Она создавала вокруг себя водоворот такой силы, — сказала Марта, — что люди, ее окружавшие, попадали в безвоздушное пространство и либо гибли от удушья, либо разбивались насмерть, налетев на первую же каменную стену». Так что, понимаете, мне уже расхотелось убивать Уолтера. Но я продолжала ненавидеть его за то, что он ее бросил. Этого я простить ему не могла. Забыть, что он ушел от нее, а она из-за этого покончила с собой. Да, я знаю, знаю, — отмахнулась она, видя, что он хочет ее перебить. — Не потому, что так сильно любила его. Теперь я это понимаю. Но, если бы он остался с ней, она и сейчас была бы жива, живы были бы ее гений, ее красота, ее веселое очарование. Он мог бы подождать…
— Пока ей не надоест? — вставил Грант, более сухо, чем хотел, и она поморщилась.
— Долго ждать не пришлось бы, — сказала она печально и искренне.
— А что, если я скажу, что передумал, и попрошу у вас чашку кофе? — сказал Грант.
Она взглянула на свои непослушные руки и сказала:
— Только налейте себе сами. Хорошо?
Она внимательно смотрела, как он наливает кофе, а затем сказала:
— А вы все-таки какой-то не такой полицейский.
— Когда Лиз Гарроуби поделилась со мной таким же наблюдением, я ответил, что скорей всего она сама как-то не так представляет себе полицейских.