— Не помню, — пролепетала я чуть ли не со слезами на глазах. — Но я понимаю вашу боль и постараюсь припомнить. Там был такой шум, такая суета, я хотела ему помочь, а он уже чуть дышал…
Четыре бандита тоже чуть дышали, слушая меня. Видимо, слова покойника были для них вопросом жизни и смерти. Притворяясь, что напряженно вспоминаю, и время от времени издавая тяжелые вздохи, я в то же время лихорадочно обдумывала линию своего поведения. Убедить их, что я ничего не слышала или ничего не помню? Вряд ли разумно, тогда у них не будет причин сохранить мне жизнь. А в моих ушах отчетливо звучали малоприятные слова «ликвидировать бесследно». Я понятия не имела, кто они, но, как видно, мне стало известно что-то такое, что для них было чрезвычайно важно. И в то же время для них опасно было это мое знание, так что им ничего не стоит лишить меня жизни. Нет, пожалуй, лучше помнить. Могу же я помнить только часть, а остальное постепенно вспоминать?
— Мне кажется… — неуверенно начала я. — Если не ошибаюсь, он мне сказал «слушай». Да, именно «слушай».
— «Слушай», — как зачарованный повторил за мной толстяк.
— Что «слушай»? — опять не выдержал лупоглазый.
— А я ему сказала: «Тихо, не надо ничего говорить». Я видела, что ему трудно говорить, и хотела, как лучше…
Вздох, который я издала, был вершиной притворства. Тут уже и патлатый не выдержал и нервно воскликнул:
— А дальше что же?
Я снизила темп и решила задохнуться от волнения.
— Он так неудобно упал, — медленно, с чувством продолжала я. — Головой под стол, прямо на ножку стола…
Толстяка чуть удар не хватил, второй бандит заскрежетал зубами. Маленькому удалось справиться с собой и продолжить разговор:
— И что? Что он говорил? Каковы были последние слова моего друга под столом?
— Так он же не сознавал, что лежит под столом, — обиженно заявила я и подумала, что на их месте я бы меня убила.
Как важна для них моя информация, если они проявляют такое ангельское терпение!
Первым взял себя в руки патлатый.
— Несчастный! — подхватил он. — Ничего не сознавал! Лепетал в бреду бессвязные слова, и только вы, мадемуазель, слышали их! А его друг, его лучший друг не слышал!
И мне показалось, что он пнул друга покойного, так как тот, вздрогнув, возобновил свои душераздирающие просьбы сообщить последние слова его горячо любимого друга, давая понять, что иначе ему и жизнь не мила.
Я не ударила лицом в грязь. Уверена, что устроенное мною представление было не хуже того, что давали они. Я хваталась за голову, закрывала глаза, заламывала руки и делала множество тому подобных телодвижений. Наконец тянуть больше стало невозможно, и мне пришлось сообщить им кое-что конкретное.
— Кажется, он называл какие-то цифры, — произнесла я тихим, прерывающимся от скорби голосом.
— Какие? Какие цифры? — задохнувшись от волнения, просипел патлатый.
— Не помню. Разные. Беспорядочные. Он несколько раз повторял их.
— Если повторял несколько раз, должны же вы были их запомнить, — разозлился лупоглазый.
Я позволила себе немедленно возмутиться и с достоинством возразила, что для меня смерть человека важнее каких-то там цифр.
Патлатый опять поспешил разрядить обстановку. Еще, наверное, с полчаса продолжался этот дурацкий спектакль, и если бы у нас были зрители, они неоднократно разражались бы бурными аплодисментами. Тем не менее никаких ощутимых результатов это не дало, и патлатый решил начать с другого конца.
— Видите ли, мадемуазель, — произнес он после минуты общего молчания, испросив предварительно взглядом согласия остальных, — эти беспорядочные цифры чрезвычайно важны для нас. Покойный должен был сообщить нам очень важные сведения, которых мы ждали. Он сообщил их вам, как раз вот эти цифры. Очень прошу, вспомните их. Не скрою, от этих цифр зависит наша жизнь. Мы очень просим помочь нам!
Его невинное младенческое личико выражало такую мольбу, что и каменное сердце не выдержало бы. Мое же сразу откликнулось.
— Ах, Боже мой! — произнесла я с искренним сожалением. — Если бы я это тогда знала! Но я и в самом деле не могу вспомнить.
— Вы обязаны вспомнить, — патлатый выразительно произнес эти слова и, помолчав, добавил: — Будем говорить откровенно. Мы люди со средствами и сможем щедро отблагодарить вас.
— Понимаю, — прервала я. — Постараюсь вспомнить. Но что будет, если не получится? Ведь беспорядочные цифры очень трудно запомнить.
Голубенькие глазки патлатого превратились вдруг в две ледышки. Все четверо в мертвом молчании смотрели на меня. В салоне повеяло холодом. Не будь я такой легкомысленной от природы, я должна была бы содрогнуться от холода и ужаса.