Я все понял. Текст ее устного послания был мне известен заранее; так больной по выражению докторского лица угадывает диагноз и все же переспрашивает, уточняет, подстегиваемый неким извращенным желанием услышать приговор самому себе.
— Моя фамилия Робертс, — хрипло произнес я.
— Она просила передать: сожалеет, мол, что так вышло, но вы ее поймете, — охранник снова бросил взгляд на сидевшую в машине женщину и добавил: — Я смотрю, найдется, кому вас утешить.
— Да, найдется…
Махнув ему рукой на прощание, я побрел к старенькому «шевроле». На лице женщины застыло выражение апатии. Я знал, что она готова отправиться со мной на край света — пешком или в этой убогой колымаге, не задавая вопросов, куда и зачем. Правда, у нее нет драгоценного камня стоимостью в несколько миллионов. У нее нет абсолютно ничего за душой, нет даже будущего — если полицейские не отстанут от нее и она потеряет голову или запутается в собственных показаниях. Тогда и для меня наступят тяжелые времена…
Я сел рядом с ней в машину и погнал к дому. Из квартиры я позвоню Ди Маджио. Само собой, он не обрадуется еще одному сюрпризу, но придется ему проглотить и эту пилюлю; в рамки нашей договоренности это вполне вмещается. А затем я усядусь в ванну с теплой водой и погружусь в дрему. Я буду дремать, пока мягкие, чуткие пальцы не примутся массировать мое тело. Тогда я забуду эту роковую цепочку убийств и предательств, забуду про изумруд и миллионы долларов, забуду задушевный милый голос, взволнованной скороговоркой предлагающий внести за меня залог.
Мне многое предстоит забыть.
Джозефина Тэй[2]
Любить, но не терять рассудка
Глава 1
Грант ступил на первую ступеньку и застыл, прислушиваясь к пронзительным голосам, доносившимся со второго этажа. Помимо отдельных выкриков оттуда слышался глухой, непрерывный рокот. Что-то было в нем от разбушевавшейся стихии — так шуметь мог то ли лесной пожар, то ли река в половодье. Поднимаясь без большой охоты наверх, он пришел к единственному разумному выводу: прием удался на славу.
Сам он шел отнюдь не на прием. Литературных сборищ натощак он не одобрял, какими бы избранными они ни были. Он собирался забрать Марту Холлард и пойти с ней поужинать. Правда, полицейские, как правило, не приглашают на ужин ведущих актрис, которые разрываются между театрами «Хеймаркет» и «Олд-Вик» на улице Ватерлоо. Даже если это не просто полицейские, а старшие инспектора Скотланд-Ярда. Его привилегированное положение определялось тремя причинами, и Грант прекрасно все их знал. Во-первых, он был достаточно презентабельным кавалером. Во-вторых, он мог себе позволить поужинать у Лорента. И в-третьих, Марте Холлард с кавалерами часто не везло. При всей ее популярности, ее изысканной элегантности, мужчины Марты слегка побаивались. Так что, когда Грант, в то время детектив, только-только дослужившийся до чина сержанта, возник вдруг в ее жизни в связи с похищенными драгоценностями, она позаботилась, чтобы он не исчез с ее горизонта. Ну а Грант был, разумеется, — за. Если он мог быть полезен Марте в качестве эскорта, когда у нее в таковом возникала необходимость, то для него она была окном в мир, а чем больше окошек в мир имеет полицейский, тем лучше он справляется со своей работой. К тому же благодаря ей он имел уникальную возможность наблюдать изнутри жизнь театра.
Гомон, оповещавший о том, что прием удался на славу, выплескивался из раскрытых дверей на лестничную площадку, и Грант остановился посмотреть на горланящую толпу, заполнившую до отказа длинный георгианский зал, и прикинуть, как бы выудить оттуда Марту.
В дверном проеме, ошалев, по-видимому, от вида неодолимой преграды в образе пьющего и галдящего человечества, стоял молодой человек с видом совершенно потерянным. Он держал в руках шляпу, так что, должно быть, пришел сюда совсем недавно.
— Попали в затруднительное положение? — спросил Грант, встретившись с ним глазами.
— Да вот забыл дома свой мегафон, — сказал молодой человек.
Он произнес это не без некоторой манерности, слегка растягивая слова, ничуть не пытаясь перекричать остальных. Однако, благодаря высокой частоте голоса, фраза его прозвучала отчетливей, чем если бы он прокричал ее. Грант взглянул на него еще раз, с одобрением. Присмотревшись, он увидел, что молодой человек поистине очень хорош собой. Для англичанина, пожалуй, слишком уж белокур. Может, норвежец?
Или американец. Что-то в его выговоре напомнило Гранту о противоположной стороне океана. За окнами синели ранние весенние сумерки, и лампы были включены. Сквозь пелену табачного дыма Грант разглядел Марту, разговаривающую на дальнем конце комнаты с драматургом Таллисом, который хвастался перед ней своими гонорарами. Ему не было нужды слушать, о чем говорит Таллис, он и без того точно знал, что речь идет о гонорарах, так как ни о чем другом Таллис никогда не говорил. Таллис мог без запинки сообщить кассовый сбор, доставшийся второму составу его «Ужина на троих» на второй день Пасхи в Блэкпуле в 1928 году. Марта больше не делала вида, что слушает, и уголки рта у нее плаксиво опустились. Грант подумал, что, если орден Британской империи не будет получен ею в ближайшее время, обманутые надежды доведут Марту до того, что ей придется перенести операцию по подтягиванию кожи лица. Он решил не сходить с места до тех пор, пока ему не удастся поймать Мартин взгляд. Оба они были достаточно высоки, чтобы увидеть друг друга поверх скопления людей обычного среднего роста.
2
АНГЛИЙСКИЙ ДЕТЕКТИВ: Джозефина Тэй. Любить, но не терять рассудка.
Перевод В. Ефановой и М. Мироновой. Редактор Э. Шахова.