— Привет, Сальваторе, — ответил я с улыбкой.
Ни одного из нас не вводило в заблуждение это показное дружелюбие. Виллис мрачно уставился на меня своими маленькими злыми глазками.
— Наконец-то вы объявились, Робертс, — процедил он и сделал знак полицейским удалиться.
Те неохотно подчинились.
— Присаживайтесь, Дэн, — снова вступил Ди Маджио. — Располагайтесь поудобнее.
Против такого предложения нечего было возразить. Я сделал, как было велено, и стал ждать, что будет дальше.
Допрос начал Виллис. Этот, по своему обыкновению, сразу взял быка за рога:
— Что вы делали сегодня в половине первого ночи?
— Работал, — ответил я.
Если память мне не изменяет, именно в тот момент я, прикончив последний сандвич, запил его кофе, но эти подробности к делу не относились.
— Выкладывайте, где вы были в это время! — рявкнул он. — С кем разговаривали, кто вас видел, кто может подтвердить ваши показания?
У меня не было причин скрывать правду.
— Я дежурил у салона Лу, поджидал там одного типа по имени Сэмми.
— Вот как?
Полицейские многозначительно переглянулись, и Ди Маджио сунул себе в рот ментоловый леденец. Меня он не угостил, и я облегченно вздохнул. Если Ди Маджио собирается немедля упечь человека за решетку, он, как правило, угощает его леденцом. Хотя, возможно, на сей раз он попросту забыл. Мое сообщение насчет Сэмми здорово обескуражило их.
— Кто он, этот тип?
— Понятия не имею. Его разыскивает мой клиент.
— Что за клиент?
Я промолчал. Они прекрасно понимали, что я им этого не скажу; а я так же прекрасно понимал, что они от меня не отстанут.
— Когда, кстати, у вас заканчивается срок лицензии? — вкрадчиво поинтересовался Виллис.
Я снова не ответил. Ему и без того было точно известно, когда.
— Что было нужно вашему клиенту от этого загадочного Сэмми? — спросил Ди Маджио.
Именно этого вопроса я и опасался. Я сделал вид, будто колеблюсь, стоит ли, мол, отвечать, а затем нехотя выдавил из себя:
— За ним должок.
— Ясно…
Полицейские на миг утратили уверенность в себе. Мои слова звучали вполне правдоподобно, да и сыщики знали, что такие дела составляют большую часть моей практики. Настал мой черед приступить к расспросам.
— Может, объясните наконец, что у вас стряслось?
— Убийство, — сообщил Ди Маджио. — В салоне Лу. А вашу машину засекли у входа в дом.
Теперь картина стала яснее, однако все равно концы с концами не сходились.
— И видели, как я туда входил?
— Нет, — сокрушенно признался Виллис.
Ди Маджио молча задумчиво всматривался мне в лицо. Вдруг физиономия Виллиса просияла.
— Но это еще ничего не значит, приятель. Вы могли прокрасться незаметно. Вы же не принц Уэльский, чтобы на вас обращать внимание.
— Но я не прокрадывался туда.
Капитан Виллис подступил ко мне вплотную. Роста мы были примерно одинакового, и я мог поклясться, что в сходных ситуациях он испытывает жгучее наслаждение, взирая сверху вниз на перепуганную жертву.
— Ладно, Робертс, еще поглядим, чья возьмет. Если выяснится, что это ваших рук дело, я до вас доберусь, можете не сомневаться.
— Даже если и не моих рук дело, то вы все равно не прочь до меня добраться, верно ведь? Есть ко мне еще вопросы?
Виллис промолчал, и я направился к двери. Одержанная победа принесла мне не много радости. Каждое очко, выигранное у людей типа Виллиса, откладывается у них в памяти как удар по самолюбию и с годами перерождается в неукротимую ненависть. Капитан не простит мне своего поражения, и я должен быть готов к его дальнейшим атакам. Но пока что я хоть один тайм да выиграл. Не без внутреннего торжества я повернул ручку двери и отворил ее.
И тут меня настиг вопрос Ди Маджио:
— Зачем к вам приходила Мэри Харрис?
Встав как вкопанный, я обернулся. Ди Маджио бросил в рот очередной ментоловый леденец и задумчиво вертел в руках коробочку.
— Если скажу, что она влюблена в меня, вы поверите? — ответил я вопросом на вопрос.
Ди Маджио улыбнулся. Все лицо его расплылось в улыбке, на щеках заиграли очаровательные ямочки, многочисленные морщинки вокруг глаз лучились улыбкой. Лишь глаза его не улыбались.
— Поверю, — согласно кивнул он. — Вот только хотелось бы знать, за что вы убили ее.
Бывали в моей жизни и более приятные минуты, нежели те, что последовали за этими словами. Правда, бывали и более неприятные. Например, когда еще в бытность мою полицейским некий пятнадцатилетний негодник разрядил в меня пистолет, а в карете «скорой помощи» спасатели, думая, что я без сознания, принялись обсуждать мои шансы выкарабкаться. Шофер — добрая душа — счел меня живучей скотиной, а санитар не ставил и двадцати долларов за то, что я дотяну до утра. Повторяю, эти минуты были неприятнее. Тягостное воспоминание осталось также о месяце, который я — еще мальчонкой — провел на ферме у дядюшки Джека. С утра — молитвы, на завтрак — ломоть ячменного хлеба и стакан снятого молока, а затем — полезный для здоровья труд в хлеву. На всю жизнь мне запомнились нестерпимая вонь навоза, вкус скверной пищи, страшная усталость от недосыпа и омерзительное ощущение, когда усатая супруга дядюшки Джека на прощание целовала меня перед сном.