— Кто его построил и почему? — спросил Сирл, обводя взглядом громаду дома, вдоль которого они шли.
— Насколько я понимаю, какой-то человек из Брэдфорда. На этом месте некогда стоял довольно красивый дом архитектуры восемнадцатого — начала девятнадцатого века, — в комнате для хранения охотничьих ружей сохранилась гравюра, — но ему он показался неказистым, и он его снес.
Итак, Сирлу пришлось тащить свои чемоданы по мрачноватым, слабо освещенным коридорам, о которых Лиз сказала, что они всегда напоминают ей интернат.
— Поставьте их тут, — сказала она, указав на черную лестницу, — кто-нибудь непременно отнесет их наверх. А вы проходите сюда, в относительную цивилизацию, обогрейтесь, выпейте что-нибудь и познакомьтесь с Уолтером.
Она толчком открыла обитую дверь и ввела его в парадную часть дома.
— Вы тут на роликах катаетесь? — спросил он, когда они пересекли никчемно просторный холл.
Лиз сказала, что такая мысль не приходила ей в голову, но что танцевать в этом холле просто прекрасно.
— Здешнее охотничье общество использует его раз в год, — прибавила она. — Возможно, вы останетесь другого мнения, но таких сквозняков, как на Хлебной бирже в Уикхеме, здесь нет.
Она отворила какую-то дверь, и, оставив позади сумрачные равнины Орфордшира и безрадостные, скупо освещенные коридоры, они очутились в тепле и уюте обжитой, с любовью обставленной комнаты, где горел камин и пахло пылающими дровами и нарциссами. Лавиния полулежала в кресле, поставив маленькие изящные ступни на стальную каминную решетку. Пышные волосы, выбившись из-под власти сдерживавших их шпилек, рассыпались по подушкам. Лицом к ней, в своей любимой позе, облокотившись о каминную доску и поставив одну ногу на решетку, стоял Уолтер Уитмор, и, увидев его, Лиз почувствовала прилив нежности и облегчения.
«Но почему облегчения?» — задала она себе вопрос, слушая, как они обмениваются приветствиями. Она же знала, что Уолтер будет здесь. Так почему же облегчение? Оттого, что теперь можно переложить светские обязанности на Уолтера?
Но те или иные светские функции ей приходилось выполнять ежедневно, и она давно перестала тяготиться ими. Да и вряд ли можно было воспринимать Сирла как обузу. Она редко встречала людей столь легких в обращении и нетребовательных. Почему же эта радость при виде Уолтера? Идиотское ощущение, что теперь все будет хорошо? Так чувствует себя маленький ребенок, побродивший неизвестно где, когда попадает в знакомую обстановку.
Уолтер обрадовался Сирлу и оттого стал ей еще милее. Он был обыкновенный человек со своими недостатками, на лице у него стали уже залегать морщины, а на лбу появляться залысины, но это был Уолтер, реально существующий, а не… некто, наделенный сверхъестественной красотой, объявившийся однажды на заре творения за пределами памяти человеческой.
Она с удовольствием отметила, что рядом с высоким Уолтером Сирл казался почти коротышкой и обувь на нем была хоть и дорогая, но — по английским меркам — недостаточно элегантная.
«Подумаешь, какой-то фотограф, — сказала она про себя и тут же сама себе удивилась: — Что это я?»
Неужели Лесли Сирл произвел на нее такое впечатление, что ей понадобилась чья-то защита? Да вовсе нет!
Среди северных народов такая запредельная красота не редкость, и ничего нет удивительного в том, что она наводит на мысль о жителях подводного царства.
Этот молодой человек просто американец скандинавского происхождения, не умеющий толком выбрать себе обувь, но умеющий талантливо использовать правильно выбранную линзу. Ей нет нужды осенять себя крестным знамением или бормотать заклинания.
Пусть так, но, когда Эмма спросила его за ужином, нет ли у него близких в Англии, она ощутила смутное удивление — неужели у него могут быть родственники, как у всех?
Оказалось, могут — одна кузина, больше никого.
— Мы с ней не в лучших отношениях. Она художница.
— Вы не одобряете ее творчества? — спросил Уолтер.
— Да нет. Мне ее картины скорее нравятся — те, что я видел. Просто мы друг друга раздражаем и потому стараемся встречаться пореже.
Лавиния спросила, что она рисует: портреты?
Лиз, не принимавшая участия в разговоре, подумала: интересно, писала ли она когда-нибудь своего двоюродного брата. Должно быть, очень приятно взять в руки кисть и палитру и запечатлеть ради собственного удовольствия красоту, которая иначе тебе никогда не принадлежала бы. Хранить ее, пока жив, и любоваться ею, когда захочется.