— Вот эти бумаги Александр нашел в одной из лабораторий на Дариане.
Она протянула мне несколько листочков. Я быстро пробежался по ним взглядом и передал Кадинару, который, ничуть меня этим не удивив, тут же подал их Сэнару.
— Твоя работа? — Стараясь не показать ему своего гнева, уточнил я.
Нет, я ни на мгновение не заподозрил его в возможности розыгрыша. Такие шутки отдавали жестокостью, а мой начальник охраны по отношению к Лере был на такое просто не способен. Скорее уж, наткнулся на нечто подозрительное во время своих походов за развлечениями, и решил подкинуть это тем, кто и должен был с этим разбираться. Но… не рассчитал. И вместо Агираса эти бумаги попали в руки сына Леры.
Впрочем, возможно это было и к лучшему.
— Моя. — Не стал отказываться от очевидного Кадинар.
И, с явно наигранным смущением, посмотрел на нашу гостью.
Можно считать, что ему повезло во второй раз. Для Леры способности моего друга секретом не были.
— Ты хотя бы в гости заглядывал, когда мимо пробегаешь. — С наигранными нотками недовольства заметила она, и вновь обернулась ко мне. — Насколько это может быть серьезно?
Я не стал ей говорить, что придя сюда, она уже ответила на свой же вопрос. Возможно, как раз сейчас и пришло время оградить ее от тех тревог, которые только и могут, что добавить беспокойства в ее жизнь. Как когда-то она пыталась взять на себя не только часть моих проблем, но и избавить меня от моральных терзаний. Прекрасно осознавая, что позволь я нанести смертельный удар Закиралю, корил бы себя за боль, которую ему причинил.
— Если ты не будешь возражать, то я этим займусь.
Я протянул руку, чтобы забрать бумаги у Сэнара. Посчитав этот вопрос решенным. Но, оказалось, поторопился. Я едва успел заметить ее движение, а листы, когда то бывшие частью лабораторного журнала, уже были у нее.
— Я буду возражать. — Она с легкой иронией встретила мой взгляд и даже позволила себе чуть улыбнуться в ответ на вопрос, застывший в моих глазах. — Если бы это касалось только Дарианы и Лилеи, ни слова против ты бы не услышал. Но ко всей этой истории имеет какое-то отношение мой родной мир. И без моего и Сашкиного участия тебе не обойтись. К тому же, в этом заинтересован и нынешний Ялтар.
— Закираль знает обо мне?
Я мог и не задавать ей этот вопрос. Как и винить за то, что моя мнимая смерть оказалась недолгой. Скорее, благодарить. Сам бы я еще долго терзался сомнениями, искреннее желая встречи с сыном, но не признаваясь себе в этом.
— Я должна была. — И вновь улыбка, в которой одновременно грусть и просьба простить.
— Ну, хоть ты заставишь его это сделать.
Тася решила, что лестницы и тропинки не для нее и, выпорхнув из серого тумана портала, стремительно кинулась к Лере. Та едва успела подняться с кресла, тут же оказавшись в объятиях моей жены.
А я, неожиданно для себя, вздохнул с облегчением. Я, бесстрашный правитель Дарианы, так и не нашел в себе смелости узнать у своей жены все подробности ее общения с той, в чьем теле она провела столько времени. И сейчас, увидев, с какой радостью они смотрят друг на друга, испытал не меньшую. Осознав, что мне не придется объяснять одной, что именно значит для меня другая.
Правда… мои воспоминания метнулись к той ночи. В которой на мое лицо падали золотые кудри Леры, а губы ловили дыхание Единственной.
Пока барышни мило щебетали, пытаясь в двух словах рассказать друг другу все, что произошло за эти два года, я открыл канал связи с остальными, в надежде успеть перекинуться парой идей, пока Лера не вспомнила, зачем она, собственно, здесь появилась. Но не успел еще задать своей первый вопрос, как наткнулся на полный иронии взгляд правительницы.
Впрочем, удивляться не стоило. Уже тогда я готов был признать ее достойным себе противником. Что уж говорить о том, кем она стала теперь. Насколько я мог судить, последние два года в ее жизни только выглядели безоблачными. И если на Дариане никто не усомнился в ее праве называться воином, признав равной себе, то на Лилее все оказалось далеко не так. И тот мир, который они получили, не оказался им столь же дорог, как тем, кто вынужден был признать свое поражение.
И вот это-то и удручало меня больше всего. Пошатнув мою веру в то, что все, сделанное мною, имеет хотя бы какую-то ценность.
Возможно, имело. Но, как оказалось, далеко не для всех.
— Когда ты отправишься? — Тася смотрела на меня, чуть склонив голову.
Без малейшей следа тревоги, без сомнений в том, что это единственное, что я не то, что могу — должен сделать. Без упрека в том, что я должен буду оставить ее и сына.