Строго говоря, место для меня было не совсем уж новым. Один раз я уже побывал гостем Государственного Кремлевского дворца и даже получил в этих стенах небольшое материальное поощрение: бумажный пакет с апельсином и разномастной горстью конфет. Дело происходило под Новый год лет эдак двадцать пять назад, когда Яков Семенович Штерн еще не занимался частным сыском и не служил в МУРе. В ту пору пошел Я.С. Штерну одиннадцатый годик, и называли его еще просто Яшенькой (дома) и Яшкой-шнобелем (в школе). Само же высокое здание из стекла и бетона за красной зубчатой стеной называлось еще – соответственно – Кремлевским Дворцом съездов. Там проводились показательные съезды, а в оставшееся время – новогодние елки. Из всех достопримечательностей КДС мальчику Яшеньке более всего запомнились восхитительная белая борода Деда Мороза – длинная, ватная, в блестках. За нее хотелось все время подергать, но бабушка была на страже и не давала. Помимо бороды, в памяти после того единственного посещения Дворца остались еще эскалаторы (не в метро ведь, а в здании!) и прекрасный вкус апельсина, который – вопреки бабушкиным советам – был съеден малолетним Яковом Семеновичем прямо здесь, не отходя от елки… О, мое детство! О, где тот апельсин?…
Детская память, впрочем, не подвела: эскалаторы в КДС наличествовали именно там, где их когда-то заметил. Правда, мне не суждено было сегодня на них проехаться вверх-вниз. Целую толпу награждаемых, журналистов и просто гостей после аккуратной проверки приглашений бережно повели в сторону, противоположную этим дивным самодвижущимся лестницам, и привели в средних размеров зал, богато освещенный софитами, юпитерами и прочими прожекторами, источающими жар. Телевизионщики уже копошились со своей аппаратурой на сцене, окружив полукольцом большой стол под трехцветной бархатной скатертью. По залу то и дело проносились озабоченные черно-белые официанты с подносами, уставленными снедью. Из этого я заключил, что процедура награждения завершится банкетом или, как минимум, шведским столом. Пока нас рассаживали, мне почудилось, будто в толпе мелькнуло несколько знакомых лиц, однако рассадили нас до того быстро и стулья оказались такими неудобными, что я толком не смог оглядеться. Да и торжественность момента не позволяла чересчур крутить головой. Самая большая неприятность, однако, состояла для меня не в этом.
На моих часах было уже 18.15, а Президента все не было.
И было неясно, появится ли он вообще. Всей подготовительной церемонией распоряжался высокий и седенький Глава Администрации Президента – человек, по слухам, добрый и едва ли не душевный, но абсолютно не подходящий на должность получателя моей совершенно секретной челобитной: ввиду полной неспособности на что-либо в Кремле повлиять, кроме микроскопических ритуальных тонкостей. В прежние времена будущий ГАП был актером, одаренным ярко и многократно. Он играл на Таганке, снимался в кино, сочинял пьесы в стихах и считался покорителем дамских сердец. Но затем всего за каких-то пару лет резко сдал, капитально поседел, ссутулился, отошел от искусства и превратился в главного кремлевского церемониймейстера. Если он и будет сегодня вручать ордена, то пиши пропало. Не для того ведь я сюда ехал и так долго готовился, чтобы получить награду из гаповских рук и нагрузиться по самые уши на дармовом банкете! Наплевав на торжественность момента и неудобный стул, я закрутился всем корпусом, пытаясь оценить диспозицию…
И тут невидимый симфонический оркестр заиграл гимн, все вскочили с мест, и, наконец, появился сам Президент. Точнее, сперва на сцене возникли человек пять секьюрити, профессионально осмотрели зал, встали позади стола и с боков – и лишь только потом наш Президент возник из боковой двери в сопровождении двух человек, с одним из которых я встречался, а другого просто видел по ТВ. Генерал-полковник Анатолий Васильевич Сухарев и штатский помощник Геннадий Викторович Батыров – вот как их звали. Все трое улыбались, однако по-разному. Президент – заученной улыбкой главы государства, начальник Службы ПБ – проницательной улыбкой Главного Отвечающего За Безопасность. И лишь цивильный Батыров улыбался нормально – только не всем присутствующим, а кому-то одному в зале. И уж точно не мне.
Гимн смолк. Для особо непонятливых гостей церемониймейстер жестом показал: «Прошу садиться», после чего заняла свои места и троица за столом под бело-сине-красной скатертью. Вероятно, и здесь существовал строгий и неукоснительный ритуал. Шеф Службы ПБ очутился по правую руку от Президента, сразу придвинулся к нему поближе и что-то зашептал главе государства на ухо. По потолку пробежали цветные зайчики, отбрасываемые множеством побрякушек с генерал-полковничьего мундира. Геннадий Батыров пристроился слева – и не то чтобы рядом, а как бы несколько поодаль. Приблизительно так располагался возле меня вишневый ангел-хранитель за столом рулетки. Вроде и близко, и советчик, но, если присмотреться, – просто посторонний дядечка. Не кум, не сват и не брат. Судя по всему, помощник Батыров быстро и безнадежно проигрывал соревнование за Президента, уступая инициативу Сухареву. За все время, пока седенький Глава Администрации, стоя у левого микрофона, бормотал вступительную речь, Президент всего лишь раз обернулся к своему помощнику слева, спросил что-то, получил короткий ответ, а затем инициативой вновь завладел начальник Службы президентской безопасности, опять оккупировавший правое ухо главы государства. Должно быть, Сухарев рассказывал Президенту нечто увлекательное, поскольку брови Президента несколько раз взлетали вверх, а улыбка становилась чуть менее официальной – хотя и в рамках протокола. Геннадию Батырову, оставшемуся в одиночестве, приходилось довольствоваться левым президентским боком и то и дело ищуще рассматривать зрительный зал. Нет, он определенно пытался найти кого-то среди гостей, журналистов и награждаемых… Только вот кого?
Сутулый ГАП отговорил свое вступление и присел на боковой стульчик, стоящий у торца бело-сине-красного стола, поближе к горке наградных бумажек и коробочек. Настала очередь Президента. Он кивнул своему Сухареву, грузно поднялся с места, взял в руку красную сафьяновую папку и медленно зачитал первую строку кондуита:
– Орденом «За личное мужество» первой степени на-граж-да-ет-ся Абаринцев Владимир Кузьмич, член Союза журналистов России, за объективное освещение событий на Северном Кавказе и проявленный при этом героизм…
«Интересно, – подумал я, глядя, как миниатюрный, похожий на быструю рысь, Абаринцев взбегает на сцену, – кто сочиняет эти наградные формулировочки? Так послушаешь, и можно подумать, будто один только этот Кузьмич освещает объективно, а все остальные репортеры – так, врут себе помаленечку. Дудят в чужую дуду, льют воду на чужую мельницу… Короче, проявляют вопиющую необъективность, которую никак не могут одобрить Администрация Президента, аллах и тульский спецназ».
Покамест объективный и героический Абаринцев ручкался с Президентом, я посматривал на секундную стрелку своих часов. Так-так. Процедура прикалывания ордена в петлицу заняла сорок семь секунд, вместе с улыбками и рукопожатиями – полторы минуты. При этом правый наружный карман президентского пиджака секунд тридцать был скрыт не только от зала, но и от бдительного ока начальника Службы ПБ. Если Президент на прощание обнимет этого Абаринцева – я выиграл. Стало быть, объятия положены по протоколу, и одно из них обязательно перепадет вашему покорному слуге. А тому большего счастья и не надо. Надеюсь, осмотрительный Сухарев не приказал портным зашить боковые карманы президентского костюма?…