Однако Яков Ильич не улыбался; стальными буграми напрягались его желваки; и хрипел он:
— Алла!.. Алла!.. Алла!..
***И вот свершилось! Постель куплена, принесена, установлена. Грузчики ушли, и Яков Ильич остался в привычном одиночестве.
Стальной грудой, острым углом склонился Мягкий над постелью, и прохрипел:
— Скоро Она должна прийти…
Затем ноги его с сухим треском подломились, и он рухнул в мягчайшее постельное море.
И вот тогда началось…
Перенапряженные мускулы и нервы разом расслабились, и Яков Ильич, некоторое время потикав вместо отсутствующих часов, заснул.
Проспал он ровно двадцать восемь часов и три минуты. Проснувшись, почувствовал приятнейшую истому, тепло, блаженство и расслабленность. Честно говоря, его уже совсем не интересовала Алла, и вообще — ничто в мире не интересовало гражданина Мягкого.
С трудом ворочая обмякшими губами, он тихонечко пролепетал:
— И зачем мне куда-то подниматься? Мир такой плохой, жестокий. В нём столько боли. Я уже нашёл свой рай. Он в этой постели. Посплю ещё пару часочков…
Он проспал двое суток, а когда проснулся… впрочем, и не проснулся, а так — слегка из сна выглянул, и даже век не раскрыл… Хотел сказать: "Хорошо то как" — но даже и на это не хватило у него сил. Вновь Яков Мягкий заснул.
Тело его преображалось. После шестимесячного рабского труда, оно жаждало успокоения. Мускулы больше не хотели быть мускулами, а кости — костями. Слишком многое они претерпели, и теперь хотели одного — спать.
И тело Мягкого становилось всё более мягким. Расплывались, разжижались черты. Вместо заострённости теперь преобладала мягкость. Итак, он расплылся по форме кровати, стал мягким, и податливым.
Яков Мягкий превратился в одеяло.
***У Якова Мягкого был единственный родственник — троюродный брат Шафрон Проныра. Когда он узнал, что Яков пропал, так незамедлительно приехал к нему в гости; осмотрел его жилище и был очень разочарован, когда обнаружил, что единственная вещь, которую можно продать — это постель.
Правда, когда Проныра узнал, сколько эдакая постель стоит, он присвистнул, рассмеялся и долго потирал свои узкие, поросшие синим мхом ладошки. А когда он выяснил, что мягчайшее, розовое одеяло, которое исходило приятнейшим теплом, не входит в стандартный набор — Проныра смекнул, что с людей тёмных можно содрать втридорога.
И вот тогда Шафрон Проныра разразился затяжным басистом хохотом классического злодея.
Тёмный человек нашёлся, и этим тёмным человеком волей случая оказалась Алла Неблоха.
***Кстати, с Аллочкой, после памятного визита к Якову Ильичу Мягкому, приключилась большая беда. Вернулась она к себе домой, и среди ночи была разбужена сильнейшим жжением на лице. Бросилась к зеркалу, да как завизжит! Всех соседей перебудила, дура! Оказывается, всё её лицо облепили разросшиеся, наполненные её кровушкой блохи. Живым ковриком шевелились и жалили, жалили. Она их срывала, а они снова на неё прыгали; она их давила, а они не давились.
Как была, в лифчике, в больницу побежала. Там её сморщенный старичок ветеринар осмотрел, побрызгал чем-то вонючим, и подохли все блохи, и осыпались. Посмотрела Аллочка Неблоха на себя в зеркало и лишилась чувств.
Стала она уродкой — вместо лица какая-то каша, а денег на пластическую операцию не было. Набросилась она на ветеринара, кулачками размахивает, кричит: "Что вы со своей химией натворили?! Верните мне моё личико!" А ветеринар и объясняет ей терпеливо: не я сделал, а блохи. Вы изволили дешёвой косметикой пользоваться, вот на вас где-то две блохи скоканули и размножились в этой косметике. Так что на нас не пеняйте, а идите своей дорожкой…" И пошла Алла.
Вспоминала Якова Мягкого, зубами скрежетала, клялась убить (это в то время, как он о ней грезил). Вот только беда — забыла, где он жил; и поэтому целыми днями, тёмной вуалью прикрывшись, по городу носилась, выискивала его (молоточек остренький в кулачке сжимала). Да не могла найти, потому что вкалывал Яков, на постель копил.
А у Аллы, кстати, тоже кровать была (старая, вонючая, скрипучая). Возненавидела Алла кровать и выбросила; поклялась купить самое дорогое и роскошное ложе, а тут как раз и подвернулся Шафрон Проныра.
Ну, он такую цену за постель с одеялом тёплым заломил, что пришлось Алле всю свою домашнюю мебель продавать. Но она продала и купила постель.
Разделась догола, одеялом розовым обернулась, и тут почувствовала эротическую истому. И так ей хорошо стало, что решила — никогда больше из этой постели не поднимусь.
А тут в дверь позвонили, да сами открыли, и оказалось — это людишки из той фирмы, что косметику дешёвую производили, к ней пожаловали. Они, мол, признают свою вину, — из-за них блохи Аллу Неблоху сожрали, и за это согласны эти людишки Аллочку до конца её дней кормить прямиком из дорогого ресторана. Завтрак, обед, ужин, что ещё нужно? Вина коллекционные? Пожалуйста!