Итак, сегодня со мной проделали «тест без стресса». Взглянуть бы на умника, придумавшего это название. В жизни ничего более «стрессового» не переносила!
Началось все терпимо. Я вскарабкалась на кушетку в кабинете УЗИ и, как водится, задрала рубашку, выставив живот на всеобщее обозрение. Черайз, как водится, выжала на меня изрядную порцию липкой синей дряни, взялась за зонд и проверила положение ребенка и объем жидкости. С прошлого раза — без изменений. Отлично, подумала я. Значит, скоро отпустят. Через полчасика я отсюда уберусь.
Затем резиновыми ремнями она прикрепила мне к животу два плоских круга: один (розовый) контролировал сердцебиение ребенка, другой (голубой) проверял наличие у меня схваток. Мне Черайз подала пластиковый стакан апельсинового сока и приказала выпить, чтоб повысить содержание сахара у ребенка, после чего велела лежать и ждать. Я снова принялась изучать болтающуюся перед глазами страничку полезных советов: «Сочетайте сшитые на заказ брюки с английскими вышитыми блузками, это выглядит одновременно строго и женственно». «Если у вас объемистый бюст, не носите расшитые бисером водолазки».
Стук крошечного сердца заполнил кабинет. Череда торопливых ударов на фоне свистящих помех — тук-тук, тук-тук, тук-тук. Зеленые цифры заплясали на мониторе: 139, 142, 143, 145. Обычно безучастное лицо Черайз осветилось неожиданной улыбкой.
— Хорошие показания, — снизошла она до объяснений, — сердцебиение у ребенка здоровое. Теперь отметим его реакцию на сахар. Доктор Вейнберг ждет изменения в его сердечном ритме, это признак здорового ребенка. Вернусь через десять минут, посмотрю.
И она вышла в коридор.
Тяжелая дверь захлопнулась.
В теплом полумраке мы с Томом, взявшись за руки и не спуская глаз с экрана, следили за плавными взлетами и падениями пульса: 135, 132, 138, 142. Том отстукивал ритм ногой («А здорово, Кью. И чего ты боялась?»).
Прошло несколько минут. Малыш заворочался, замолотил руками и ногами так, что живот у меня заходил ходуном, а секунду спустя пульс взвился: 150, 155, 160, 165.
— Отлично. Похоже, есть. Зови Черайз, — с огромным облегчением сказала я мужу.
Тот кивнул и отправился выполнять указание.
Но только он вышел за дверь, как началось что-то непонятное. Ш-ш-ш, ш-шш-шшш, тук-тук, тук… тук, тук… тук. Паузы между ударами увеличиваются, заполняются медленным шипением, точно ползет густая патока. На экране пугающие цифры: 120, 118, 104, 97, 92…
Я в панике, каждая цифра падает камнем; я зову Тома, исступленно массирую живот и крошечное тельце, свернувшееся во мне под туго натянутой кожей. Не знаю, чего я думала добиться массажем, но мне нужно было дотронуться до моего маленького, сказать ему: я здесь, я с тобой, держись! Пожалуйста, держись!
Том еще в коридоре услышал звук замедляющегося пульса и бледный как смерть ворвался в кабинет, лаборантка за ним. Бросила взгляд на монитор, рявкнула:
— Повернуться на левый бок, БЫСТРО! Нужно сдвинуть ребенка с пуповины.
Я понятия не имела, о чем она, но торопливо повернулась, и, как только я это сделала, прибор умолк. Никогда не слыхала такой оглушающей, такой зловещей тишины. А потом в ушах зазвенел мой собственный вопль: «Что это? Он умер?!»
Диски в руках Черайз ползали по моему животу, а я трепыхалась только что пойманной рыбешкой, силясь запустить его сердце (как мне представлялось), пока наконец Черайз строго не приказала:
— Лежите смирно! Он не умер, просто диск соскочил с его сердца, и мы потеряли сигнал. Не вертитесь, я сейчас поймаю.
И вдруг мы снова его услышали — громкий, сильный и чистый стук. 130, 135, 137, 135. Зеленые цифры ободряюще подмигивали нам с экрана.
Том рухнул на стул, уронил голову на руки; меня трясло крупной дрожью. Черайз шумно выдохнула.
— Полежите пока на боку, — распорядилась она. — Думаю, все в порядке, но лучше позвать доктора Вейнберг, на всякий случай. Сейчас вернусь.
Мы потерянно ждали, к счастью, недолго: через минуту-другую в кабинет прошагала Вейнберг, бегло улыбнулась и углубилась в изучение длинной ленты, выползающей из аппарата. Мне было видно: линия на графике скакала как безумная — пики, впадины; последний глубокий провал уходил в пустоту. Я вперилась в лицо докторши. Пусть она скажет, что все нормально, что такое случается сплошь и рядом…
Только она сказала совсем другое. Присела на кушетку, взяла меня за руку; я вцепилась в нее как утопающий.