Когда отцам кажется, что семейная жизнь не удалась, они смываются.
46
В доме напротив ужинали два старика, муж и жена. Я смотрела на них, а тут как раз появилась Брианна, щеки пылают, глаза тихо сияют любовью. Разделенной любовью.
— Кью, нет слов! Что за чудный вечер мы провели в «Ле Бернардин»! — пропела она с затуманенным воспоминаниями взором. — Марк был внимательным и заботливым как никогда! Но главное: он сказал, что всю оставшуюся жизнь хочет прожить со мной. Я знаю, как ты переживаешь за Лару, — Марк рассказал, вы с ним даже поругались, но я сказала, что ты готова помириться. Ведь так, правда? Умоляю, Кью, скажи — да. Ты стала мне такой близкой подругой, порадуйся за меня! И за Марка.
Я внимательно вглядывалась в Бри. Похоже, ее любовный дурман мне на руку: она явно не просекла моей двуличности. Впрочем, какая теперь разница. Я должна принять решение — готова ли я расстаться с единственным настоящим другом, поддерживавшим меня все последнее время, единственным другом в чужой стране. И ради кого или чего? Ради женщины, которая мне даже не нравится? Ради принципа «нельзя бросать беременных жен с детьми»?
Сын брыкается и пихается, мы с ним лежим вдвоем и размышляем о будущем. Я чувствую под рукой его головку, изгиб спинки, округлости маленьких ягодичек. Хочу, хочу его увидеть! Хотя при теперешней ситуации между его родителями, думаю, ему лучше там, где он есть, клубочек, уютно свернувшийся внутри меня.
47
Утром была у доктора Вейнберг на очередном УЗИ. Докувыркался мой парень — теперь лежит попкой вниз.
Еще вылезая из постели, я почувствовала странную одышку и что-то твердое в подреберье. Детская головка оказалась прямо у меня под ребрами, в нескольких сантиметрах от сердца. Доктор Вейнберг сказала, что, если он не перевернется, придется делать кесарево сечение.
Том в последнюю минуту решил идти со мной, и мне почудилась тень облегчения на лице Вейнберг, когда мой муж, размахивая портфелем, вошел в кабинет. А может, я и фантазирую. После слов «кесарево сечение» Том сжал мою руку. От неожиданного прикосновения я даже вздрогнула.
— Он, конечно, перевернется, — с мягким нажимом произнес Том. — И тогда кесарево сечение не понадобится?
— Разумеется, — согласилась Вейнберг. — Правда, места для маневра у него маловато — жидкости не хватает. Чудо, что он вообще перевернулся. Парень таки с норовом, он вам еще покажет.
О чем думал Том? Не знаю. Вот до чего мы с ним докатились.
Кесарево сечение — полостная операция. Меня вскроют и вынут ребенка. С одной стороны, вроде и хорошо: я уж начала сомневаться, хватит ли у меня физических сил на роды, после стольких недель без движения. Но с другой стороны, это же тихий ужас! Сестра рожала сама, с мужеством и упорством. Как здоровое животное производит на свет детенышей. Мама тоже обошлась без лекарств и скальпелей. «Что это за женщины, которые слишком хороши, чтобы тужиться?[30] — говаривала она у кровати Элисон. — Куда катится этот мир, не знаю. В наше время мы просто брали и рожали, немножко боли еще никому не повредило. Элисон это понимает, она у нас с характером». Элисон, бледная, измученная, улыбалась ей в ответ, переводила с мамы на меня самодовольный взгляд женщины, выдержавшей проверку на прочность.
— Это было тяжело, мама, но оно того стоит, — добродетельно сказала она. Сигнал мне: я, может, дочка номер два, но я наверстываю.
А я буду тупо лежать пластом и получу своего малыша из рук хирурга. С самого начала все, что касается ребенка, идет у меня вкривь и вкось.
Выйдя из кабинета врача и проковыляв до конца коридора, я бездыханная примостилась на низком железном ограждении, а Том побежал ловить такси, бормоча себе под нос:
— Почему, ну почему нам так не везет? Просто никаких сил… ох. Давай, Кью! — позвал он громче, когда подъехало длинное желтое такси, вернулся за мной, схватил под руку, помог подняться. — Мне надо снова в контору, уйма встреч, весь день расписан. Домой приду к ночи, так что ложись, не жди.
— Еще чего, — холодно отозвалась я и, не оглядываясь, тяжело забралась на заднее сиденье.
Том без слов захлопнул дверцу и зашагал по тротуару.
Минуту спустя мы обогнали его — длинный плащ полощется, голова опущена, взгляд упирается в землю. Загорелся зеленый, водитель прибавил газу. Я смотрела, как удаляется фигура мужа. Походка, которую я обожаю, кудри, которые я, бывало, подравнивала по утрам, когда мы оба сидели нагишом и хихикали, — на затылке покороче, на макушке подлиннее, аккуратные виски. И когда я, вытянув шею, пыталась разглядеть в самом верхнем уголке окна почти затерявшийся в толпе силуэт, мне показалось (или я брежу?), что высокая блондинка в красном костюме задумчиво глянула вслед моему мужу. И я подумала — каждой придет в голову, как когда-то мне: до чего хорош — состоятельный, респектабельный, подходящий по всем статьям, интересно, не женат?..
30
Так писала британская пресса о Виктории Бекхэм, которая трижды делала кесарево сечение.