Вопрос: В чём с профессиональной точки зрения, например в науке, женщины превосходят мужчин? Ведь кажется, всё наоборот...
Ответ:Мы говорим, что женское сознание «глубже и интереснее». Почему? Потому что женское сознание, если дать ему волю, а не репрессировать социальным способом в патриархальной цивилизации, естественно раскрывая свои потенции, разовьется в холистическую, целостную, сакральную конструкцию. Мужчина — это разрыв, женщина — непрерывность. В нормальном состоянии обе эти реальности, как интеллектуальные реальности, имеют право на существование. Наша патриархальная цивилизация сделала ставку на разрыв, на различие. Женская цивилизация и психология связаны с цельностью и непрерывностью, с континуальностью. Процесс можно рассматривать как частицу, а можно рассматривать как волну. Женское сознание — это волновое сознание. Оно связано с континуальностью. Мужское — с частицей, с квантом, с разделением. Такова психология.
Вопрос: Чем было вызвано в традиционном буддистском обществе VIII-IX вв. смещение интересов в сторону женского начала и возникновение тантризма? Это был возврат к ранним формам премодерна или движение вперед?
Ответ:Конечно, возврат к более ранним формам премодерна. Тантризм или «пятая веда» — это поклонение Шакти, где вместо «сохам» («я есть оно») — традиционной индуистской формулы, в мантре тантриков звучит «сахам» — «Я есть она». Эта идея манифестации женского аспекта мира была реставрационной или консервативно-революционной для оседающего, немножко поглупевшего патриархального индуистского общества. Особенно важную роль тантризм сыграл в буддизме. Он просто преобразил эту достаточно схоластическую, рационалистическую, сугубо мужскую традицию, превратив ее в то роскошное учение, которым буддизм стал в Тибете, в Китае, в Японии. Я склонен рассматривать вообще матриархальное как более первичное. Но под «матриархальным» в рамках патриархального кода мы часто просто обозначаем андрогинное. Понятие «матриархальное» используется нами в полемических целях.
В патриархальной цивилизации обращение к матриархальному началу — это некий вызывающий жест, провокация, которая должна пробудить наиболее глубокую, прямую, свежую духовную реальность, чем, собственно, тантрическая каула и была. Это была вертикальная, трансверсальная иерархия, которая интересным образом меняла представление об иерархическом обществе. Индуистское общество было строго иерархичным. Там было четыре касты: брахманы, кшатрии, вайшьи и шудры. Брахманы наверху, шудры внизу. А вот в кауле, в рамках тантрической общины, вводилась другая иерархия. Там были пашу, вирья и дивья, то есть «животные», «герои» и «боги». И брахман мог оказаться в тантрической иерархии животным, потому что, если он не реализовал в себе метафизику — не как далекое обещание, а как факт здесь и сейчас — при осуществлении тантрического пути, то и был свинья свиньей.
Это очень интересная модель и это, безусловно, консервативная революция, то есть шаг назад, но выраженный в авангардных терминах.
Вопрос: Откуда у явного манифестациониста Гесиода такие открытые женоненавистнические мотивы, например, в «Теогонии», в мифе о Пандоре?
Ответ: Манифестационизм еще до креационистского патриархата существовал тысячи четыре лет, и тот манифестационизм, который мы знаем, это патриархальный манифестационизм. Действительно, у таких консервативно-революционных мыслителей, как Гераклит или тантрики, ощущение андрогината, воли к нему, или стремление к метафизическому феминизму или к женскому началу, более подчеркнуто, но вся история до христианства — это патриархальный манифестационизм, то есть нельзя строго ставить знак равенства между манифестационизмом и женским отношением к миру. В традиционном обществе и мужчина манифестационистский, и женщина манифестационистская, и между ними существует определенный баланс, но патриархальный подход означает нарушение этого баланса, этого равновесия в сторону мужчины. И неслучайно он следует за матриархальной или андрогинной эпохой, а не предшествует ей. И поскольку он следует за,то с точки зрения традиции, он хуже (как последующее), чем предыдущее — если только это не консервативная революция и не стремление снова вернуться назад. И даже консервативная революция, которая стремится вернуться назад, в те изначальные времена, сплошь и рядом дает обратные результаты и только ускоряет процесс деградации. Ведь с точки зрения парадигмы традиции, время течет сверху вниз, от полноты к нищете. Соответственно, сам патриархат — это последняя форма издания и манифестационизма, и креационизма, и модернизма, а сейчас наступает постпатриархат, поскольку мужское начало, в том числе и в рассудочном аспекте, постоянно размывается бесполой сексуальностью, «бесовской текстурой» постмодерна...
Вопрос: Вы говорили о культе одежды, телесной ничтожности... Как сюда вписывается такое явление, как боди-арт?
Ответ: Боди-арт или порнографичность — это пост-модернистическое явление. Неопорнография, порнография и боди-арт как софт-версия порнографии, возникают как освобождение сексуальности в чистом виде, то есть не сексуальности пола, а сексуальности кожи. Это ризоматическое явление. Тимур Новиков, питерский художник-неоклассик, считал, что это возврат к греческой форме.
Но на самом деле, боди-арт — это симулякр, пародия на традиционную татуировку, расписывание, наложение ритуальных знаков. Это — профанация ритуала, так же, как курение анаши. Наркотики тоже использовались в традиционных обществах для совершенно конкретных целей — для трансформации сознания; они сопровождались определенными ритуалами, предварительным обучением, наличием наставника, определенными завываниями, вскриками, мантрами... В постмодерне через симулякры происходит обессмысливание многих разрозненных фрагментов премодерна. Всё возвращается, даже ирокез панков. Почему ирокезы носили такие прически? Это были священные, сакральные формы в память о Великой Птице. Ясно, что метафизика птицы современным панкам совершенно чужда.
Новая обнаженность, боди-арт или отсутствие запретов, ингибиций — это отнюдь не возврат к панэротической культуре греков, ведь постмодерн — это пародийное, смеховое, юмористическое явление. Неслучайно мы видим даже у Фрейда, сугубо современного рационалиста и пострационалиста, греческие манифестационистские термины. Эрос имеет отношение именно к манифестационистской философии, как и танатос. А Фрейд под ними имеет в виду совершенно другое. Так же и боди-арт, и современная эротика, и арт-ню — это использование тех же самых терминов, приемов, которые, казалось бы, восходят к античности, но совершенно в другом контексте — в придачу к пылесосу, путевке или продаже лотерейных билетов.
Вопрос: Вы не могли бы подробнее рассказать о тех археологических находках, которые отсылают нас к эпохе андрогината? Широко известны находки древних «венер», у которых ярко выражены широкие бедра, женские признаки...
Ответ: Есть и бородатые «венеры» с узкими бедрами и широкими плечами... А есть ещё более убедительные фигурки, которые вообще не поймёшь, они «венера» или «марс», или «зверь» или «радуга»... Вообще, я думаю, что археология — это наука не фактов, а наука интерпретации. Поскольку археологи имеют дело с очень небольшим количеством фактов, соответственно, их задача — составить не противоречивую модель по крупицам. Нашли черепок — говорят, это часть того-то, часть сакрального сосуда; другие говорят — нет, это просто черепок случайно отвалился у кого-то. Идея интерпретации в данном случае первична. Что касается реконструкции Вирта, он вслед за Бахофеном интерпретировал идеограммы, рассматривал древнейшие знаки, нанесенные на кости мамонта, на стены пещер как формы сакральной цивилизации, которую он реставрировал как матриархальную.